или необходимость неоинституциональной трактовки роли средств массовой коммуникации в противостоянии терроризму
Вопрос о месте и роли средств массовой коммуникации (СМК) в предупреждении терроризма и противодействии ему сегодня вызывает споры и далеко не однозначные суждения. Интенсивное развитие информационных технологий и глобализация современного мира, ускорение политического времени и уплотнение политического пространства [6, с. 32], широкий доступ к управлению семиотикой и семантикой смыслов и образов, возможность масштабного манипулирования общественным сознанием увеличивают угрозы отдельно взятых государств, надгосударственных объединений, общества и Человека. Исповедуя старые концепции и подходы, государство явно проигрывает противостояние в борьбе с терроризмом в пользу последнего. Налицо необходимость признания факта потребности формирования нового концепта контртеррористической деятельности, который должен опираться на неоинституциональную трактовку средств массовой коммуникации.
Терроризм на современном этапе отличается особой массовостью своих жертв и своим сложным, межгосударственным и наднациональным характером. Приобретя «межгосударственный статус», преодолев границы одной державы, терроризм стал фактором цивилизационной угрозы. Глобальные социальные изменения, происходящие в мире, требуют объективного анализа информационной среды мирового сообщества и построения новой модели взаимоотношений масс-медиа и общества. Все более очевидным становится ограниченность старых представлений о роли и месте СМК. Информационная революция превратила масс-медиа в виртуальную «четвертую» ветвь политической власти, которая по силе, оперативности и проникновению своего влияния намного превосходит все три традиционные ветви власти, вместе взятые. Политическая борьба стала все больше разворачиваться в виртуальном информационном пространстве и приобрела новые постиндустриальные формы [6, 29]. Революция в области коммуникаций и информации предопределила смену мировоззрения. Деполитизация глобального мира ослабила роль государства как главного политического актора и вызвала к жизни нового и нелегитимного политического игрока [14, с. 206].
Следует признать — терроризм стал одним из акторов «большой политики». Данное обстоятельство реально означает существенный поворот в эволюции мировой политики. Опасной становится недооценка или неправильная оценка возможностей информационного ресурса в противодействии международному терроризму. Общество оказалось не готово к этой войне – сказались объективные и субъективные факторы, тогда как формирование единого мирового информационного пространства внесло существенные количественные и качественные изменения в характер ведения информационных войн. А «нелегитимный политический актор» — терроризм — ведет именно войну, и войну, прежде всего, информационно-психологическую (в данной работе не проводится разграничение понятий «информационной», «информационно-психологической» или «психологической» войн).
Трагедия и фарс современности – в развитии парадоксальной тенденции информационного общества: чем современнее становится общество, тем большее значение в нем придается не институтам и нормам, а самим действующим лицам и их имиджам, причем на виртуальной политической основе. <…> Если в классической политической системе политическое знание соотносилось со сферой политического бытия, политического существования, то информационная революция, используя виртуальное пространство, мгновенно переводит новую информацию в сферу политического действия. Использование информации для нахождения наиболее эффективных способов ее применения на практике – это и есть политическое управление в информационном обществе. Доступ к новой информации становится важным ресурсом политической власти, и этот ресурс она может использовать в дальнейшем по своему усмотрению, не исключая различные информационные манипуляции в своих интересах [6, 26-27]. Прерогатива в этом должна принадлежать легитимным государственным и надгосударственным институтам.
Научно-техническая революция, новые информационные технологии, глобальные интеграционные процессы привели к формированию глобального информационного сообщества, в котором информация является главным фактором управления современным миром и основным инструментом власти. Соответственно, возникает и новая институциональная среда — претерпевают коренные изменения фундаментальные политические, правовые, экономические, социальные и культурные правила и нормы общежития. Очевидность возрастания влияния СМИ на динамику социальных и коммуникационных процессов всего мирового сообщества указывает на необходимость создания эффективной системы управления информационным полем и структуры информационной безопасности, как со стороны государства, так и легитимных надгосударственных институтов, общества в целом. Актуальной является также потребность установления собственных внутренних ограничений, которые должен соблюдать каждый из институциональных участников контртеррористической коалиции. Насущным становится выработка новых подходов, законодательных норм, обязательность учета «местных» традиций и социальных условностей, особое место отводится религиозным ограничениям.
Новая эпоха предопределила особое звучание терроризма. Как понятия, слова «терроризм» и «террорист» появились в конце XVII века. Но до сих пор слово «терроризм» употребляется очень широко и означает весь спектр различных оттенков насилия. Нет общепринятого определения понятия «терроризм», существуют разночтения в самом понимании терроризма как явления, времени его возникновения, его истоков, условий и причин существования. Толкование часто зависит от политических взглядов, религиозных убеждений и этнической принадлежности. Нередко масс-медиа, наряду с понятием «террорист», используют полярные термины, начиная от «бандит», «боевики», «незаконные вооруженные формирования» и заканчивая: «герой», «партизаны», «национально-освободительное движение». В одном случае, — это преступление, в другом, — подвиг. Нейтральность в ее чистом виде, скорее, исходя из природы самого явления, отсутствует. В зависимости от социокультурного пространства, политической конъюнктуры изменяется и отношение к действиям террористов. Анализируя господствующие взгляды на терроризм, легко обнаружить, что его системному анализу мешает опасение потерять образ врага. Понесенный людской и моральный ущерб слишком велик, поэтому абстрактные рассуждения, включающие элемент не только объяснения, но и понимания, кажутся проявлением безразличия. <…> Тем не менее, без анализа причин и сущности терроризма, его новых черт, его связи с происходящими в мире переменами невозможна и борьба против самого феномена [14, с. 196-197].
Обращает на себя внимание отождествление понятий «терроризм» и «террор». Мы не ставим своей задачей анализ семантической структуры данных понятий. Но считаем целесообразным, вслед за рядом исследователей, разграничить эти понятия. Под «террором» понимать насилие, применяемое «сильным» против «слабого». Как правило, имеется в виду открытое насилие, опирающееся на мощь государственных институтов. «Терроризм» рассматривать как насилие «объективно слабого», направленное против «сильного», имея в виду и такое определение, что «в конечном счете, терроризм – это, прежде всего, самозащитная реакция политического, социального, религиозного, экономического и т.д. меньшинства против тех или иных действий большинства. Реже, это реакция ущемляемого большинства» [11, с. 209]. Явления эти разного порядка, но как в том, так и в другом случае целью насилия является стремление изменить институты общества (или решение какого-либо института) посредством масштабного изменения картин мира у людей, поддерживающих эти институты [12, с. 132].
Нельзя не отметить такое принципиальное отличие террора от терроризма, как отношение к монополии на легитимацию насилия. Так, помимо монополии на применение силы и фискальной монополии, непременным условием существования государства является соблюдение «общих правил игры» — законов, норм правового и общественного порядка и т.д. [7, с. 45]. Когда же государство нарушает эти правила и приобретает черты тоталитарного, мы имеем пример государственного террора. Насилие в мировом масштабе легитимируют различные международные организации, отдельные государства или коалиции государств и т.д. Терроризм же насилие нелегитимированное, используемое, прежде всего «объективно слабым», но может состоять и на «вооружении» «сильного». В случае легитимации насилия -террорист становится героем, в противном – остается тем, кем был.
Говоря о терроризме, часто, скорее всего, из-за его криминальной составляющей, наряду с проявлениями политического терроризма рассматривают примеры криминального терроризма, хотя это явления абсолютно разного порядка, прежде всего, ввиду своей социально-политической направленности и значимости.
Принуждение к определенному действию представителей власти, должностных лиц актом насилия или угрозой его совершения, имеющее целью, как правило, широкий социальный резонанс и преследующее цели изменения внутреннего или внешнего курса государственной политики, дестабилизацию ситуации или падение существующего режима, подрыв влияния общественно-политических объединений, дезорганизацию их деятельности, – все это является отличительной чертой политического терроризма от непосредственно криминального.
В то же время террористические группы могут быть частью криминальных сообществ или, наоборот, – террористические организации — включать преступные уголовные группы.
Ряд исследователей [5] относит период возникновения терроризма к последней трети XIX – началу ХХ вв., другие [15] считают терроризм феноменом конца ХХ века. За основу датировки возникновения и периодизации явления «терроризма» берутся этапы становления масс-медиа, технический прогресс в целом, обеспечивающий переход терроризма на более высокий качественный уровень. Не подлежит сомнению корреляция терроризма и технического прогресса, но при подобной датировке из поля зрения выпадает целая эра терроризма — эпохи господствования неформальной коммуникации.
Сегодня же, никоим образом не преуменьшая роли неформальной коммуникации, следует признать, что главным репрезентатором и интерпретатором действий террористов выступают все же СМИ. Именно они задают общий дискурс акта. Для этого используются модальные определители, в качестве которых выступают прилагательные и наречия: «возможно», «очевидно», «обычно», «типичный», «как правило», «многие», «некоторые», «иногда» и т.д. Модальные определители модифицируют смысл ключевых глаголов или существительных в предложении, дискурсивно повышая валидность утверждения. Для поддержки утверждения и усиления его весомости могут использоваться различного рода дополнительные свидетельства, рассчитанные на конкретную аудиторию: эмоциональные призывы, цитаты из работ известных людей, заключения экспертов, ссылки на личный опыт автора [13, с. 145], а также другие техники влияния на общественное мнение [подробнее см. 9]. Тем самым утверждается, что определение, данное описываемому акту насилия единственно возможное и универсальное, а отклонение означает патологию. Возможны, казалось, и полутона, но тогда в послание вплетены различные импликатуры. В итоге, определяющим становится бытующий социальный миф — когнитивная модель мира, присущая той или иной человеческой общности.
Терроризм – это сознательно, целенаправленно применяемое насилие, как правило, но не всегда, потребУющее широкой огласки. Отказ от огласки, но в целях достижения все того же определенного социально-политического или экономического резонанса, — тогда речь идет о спецоперациях или заговорах. Это, скорее частный случай терроризма, хотя может носить как внесистемный, так и системный характер, в зависимости, скажем, от геополитической или политической ситуации, от выбора форм и способов достижения своих устремлений субъектами терроризма.
Но все же характерной чертой современного терроризма является, прежде всего, публичность, обеспечение которой поневоле возлагается на традиционные масс-медиа (прессу, радио, телевидение) и Internet-медиа. Технологический прогресс и развитие средств массовой коммуникации предполагают переосмысление значения роли СМИ в обществе, осознание значимости характера, форм и методов подачи информации в управлении общественным сознанием. Современный терроризм, полностью приняв новую философию, с наступлением эпохи информационного общества перешел в качественно новую стадию — стадию ведения информационно-психологических войн, создавая информационный повод ужаса и хаоса. Отсюда и выбор в качестве мишени невинных жертв — кровавого послания адресату, как способа наиболее эффективного воздействия на общественное сознание.
Терроризм сегодня не только соответствует эре информационных технологий, но и стремится подчинить ее себе. Террористическими организациями ведется широкая инвестиционная политика. Помимо традиционного подчинения активов легальных компаний и улучшения инфраструктуры имеющегося нелегального бизнеса сферы информационных технологий, террористические организации активно вторгаются в информационное пространство. Создаются медиа-империи из собственных информационных ресурсов (печатные издания, радиостанции, телеканалы, Intеrnet-медиа), подчиняются агенты влияния в авторитетных мировых информационных носителях, проводятся эффективные информационные операции, разрабатываются и применяются методы манипулирования массовым сознанием.
Современный терроризм не знает границ в пространственном отношении, а имеет лишь социально-политические или психологические границы. Сегодня терроризм превратился в многоаспектный, в высокой степени опасный и долговременный фактор развития современного общества, оказывающий на последнее серьезное дестабилизирующее воздействие, ставящий под угрозу самые необходимые условия прогрессивного развития человечества [1, с. 169]. Политико-психологический фактор воздействия как способ политического давления положен в основу террористической деятельности.
Рассматривая теракт как проявление политической активности и метод регуляции социальных процессов, теоретики терроризма в своей методологии достижения цели основное место отводят средствам массовой коммуникации. Оперативность, масштабность, уникальная способность влиять на общественное сознание свойственны масс-медиа. Информационный потенциал террористического акта огромен, и это прекрасно понимают и субъекты террористической деятельности, и те, кто стоят за ними. Террористы апеллируют к обществу с помощью масс-медиа, при этом террористический акт средствами массовой коммуникации творит свое собственное виртуальное пространство, определяющей характеристикой которого становится продолжительное существование, активное распространение и значительное тиражирование насилия. Факт, что ретрансляция насилия СМИ усиливает эффект самого насилия, тем самым вызывая деструкцию общественного сознания. Страх и неуверенность в завтрашнем дне масс и, как следствие, психологический ступор общественного сознания, тот, что наиболее действенен с точки зрения дезорганизации, и который проявляется слабостью и бездеятельностью власти, или повышенная тревожность и рост напряжения в обществе, негативные эмоции, которые должны найти выход и в итоге быть направлены против власти, – к этому стремятся идеологи терроризма. Террористический акт создает информационный повод и жестко формулирует повестку дня, а СМИ выступают в качестве средства информационно-пропагандистского обеспечения террористической деятельности. Тем самым, не только задается информационный повод как инициализатор определенных смыслообразующих процессов в индивидуальном и массовом сознании, но и реализуется возможность управления общественным сознанием, как-то формирование субъектов действия – больших социальных групп, сконсолидированных вокруг лидеров мнений, и готовых к массовым выступлениям, в том числе, и антисоциальным действиям. При этом массы могут выдвигать различные требования, а их действия быть, зачастую, далеки от логики событий и способов разрешения существующих, а тем более воображаемых проблем.
Глупо звучат заявления, что СМИ самим фактом своего существования провоцируют терроризм, так же, как и прямые обвинения масс-медиа в соучастии в террористической деятельности. В то же время нельзя не отметить тот факт, что именно СМИ превращают теракт из локального действа в общеглобальное. Так масс-медиа, уделяя пристальное внимание и давая широкую огласку террористическому действу, когда на протяжении длительного времени в различных электронных масс-медиа и со страниц печатных изданий не сходит тема терроризма, способствуют тому, что аффективно-значимая информация делает людей невольными соучастниками события и аффективно-задающее информационное пространство СМИ дополняется пространством неформальной коммуникации. Угроза насилия или факт самого насилия, вследствие специфики своего психологического воздействия на природу человека, способствуют возникновению в общественном сознании некой доминанты. В силу экстремальности события огромное количество аффективных следов (семиотических кодов доступа к аффективно наполненному очагу) остается длительное время «лежать на поверхности» общественного сознания, а существующие социально-экономические проблемы, религиозные противостояния, этнонациональные конфликты или сепаратистские тенденции, в свою очередь, способствуют усилению такой доминанты. «Обращение» к этой доминанте даже спустя длительное время может вызвать социальный взрыв, который с «темой» терроризма никоим образом не будет связан, за исключением, разве что, своей социально-психологической основы. К сожалению, об этом умалчивает большинство исследователей терроризма.
Анализ материалов, подаваемых масс-медиа в отношении действий террористов, указывает на устойчивую тенденцию формирования определенного образа. Современная дискурсивная практика СМИ, как уже указывалось выше, задает направленность общественного мнения в отношении концепта «терроризм». Дискурс «терроризма» представляется дискурсом политического события. Подобное состояние предлагаемого СМК дискурса позволяет политикам аргументировать свои действия и решения, опираясь именно на этот концепт, эксплуатация феномена терроризма становится актуальной действительностью. Отсюда легитимация насилия в ответ на террористические акты в виде безальтернативности силового решения проблемы, превентивные меры в отношении возможных актов, в том числе, путем ликвидации (легитимированного убийства) политических лидеров и активистов противостоящей стороны, или легитимация самого насилия – террористического акта – посредством интерпретации события, скажем, как борьбы за независимость. Тогда и предлагается соответствующий категориальный аппарат, который становится достоянием публичной политики, из пространства публичной политики попадает в обиход и принимает форму символа-идентификатора, причем, символом становится не только само действо, но и субъект, его осуществляющий. При этом, с одной стороны, степень генерализации самого символа, обозначающего как легитимированное, так и не-легитимированное насилие, собстветственно, восприятия, невероятно широка, с другой, сама символика насилия весьма однозначна.
В случае нелегитимированного насилия, такие символы-понятия как «терроризм», «теракт» или «террорист», олицетворяющие собой кровь, смерть, страх, ужас, обращаются напрямую к архетипам, отвечающим за безопасность и самосохранение. Политико-психологическая интенциональность террористического акта остается скрытой от аудитории и, как правило, в дискурсе, предлагаемом СМИ, приобретает политико-криминальную окраску. В то же время, психологическая составляющая сохраняется в латентном состоянии. Когнитивная топография общественного сознания, творимая СМИ, лишает аудиторию возможности интерпретировать событие вне представленного контекста, суггестивность понятия «терроризм» становится определяющей. Включаются бессознательные психологические процессы, действующие в недрах индивидуальной и коллективной психики, господство «неудовольствия» в общественном сознании и тревожные ожидания способствуют превращению аудитории в активную массу с потенциалом действия. Символ актуализирует этот потенциал, чем способствует слиянию обыденного и общественного уровней сознания на индивидуальном уровне и общей фрустрации на коллективном, иррациональное мышление становится определяющим. А так как именно символами оперируют СМИ, символами, которые ими же продуцируются и ими же ретранслируются, возникает реальная угроза превращения новостей в информационный терроризм, если следовать сценарию, разработанному методологами террористического действа. Выполняя свою социальную функцию – информирования, масс-медиа оказываются включенными в процесс террористического действа и являются его непосредственными участниками. Тут и возникает один из вопросов о самоограничении, другой – о компетентности. Подчас масс-медиа, играя по сценарию террористов, выступают в роли основного фактора десоциализации и способствуют разрушению сложившейся идентичности в понимании личного или группового самоопределения и асоциальному отношению к государственным институтам власти.
Подобная «протеррористичекая» направленность деятельности СМИ обусловлена не столько безответственностью, как ригидностью понимания своего места и роли в обществе. Причин этого множество, начиная от ослабления механизмов социального контроля, понимания институциональной роли СМК в обществе и, заканчивая профессиональными навыками журналистов. Желает лучшего понимание того, что свобода слова не освобождает от моральной ответственности результатов деятельности масс-медиа. Следует также отметить, что порою СМИ, освещая события вокруг как террористического акта, так и антитеррористических действий спецслужб, в погоне за сенсацией, в попытке собрать максимум аудитории, предлагают, чуть ли, не инструкции по подготовке и осуществлению террористических акций. Зачастую, для привлечения аудитории имеет место сгущение красок и дополнительное нагнетание ситуации масс-медиа, что максимизирует эффект теракта и «играет на руку» террористам. К сожалению, имеют место и факты, когда действия журналистов прямо или косвенно создавали дополнительные угрозы жизни и здоровью заложников, усложняли проведение контртеррористических операций.
Социальный инструментарий в управлении подобными ситуациями должен представлять собой синтез средств институционального подхода и комплексного анализа рефлексивных процессов, начиная от субъектов терроризма, их непосредственных жертв, участников контртеррористической операции (в т.ч. спецназа), представителей власти и общества в целом, и, заканчивая масс-медиа как институтом и их представителями: журналистами, телеоператорами, режиссерами и режиссерами монтажа … – всеми, кто занят в процессе создания информационного сообщения.
В постиндустриальном обществе СМК являются ведущим социальным институтом, организующим социальное взаимодействие в обществе, и определяют основные коммуникативные процессы, занимают главенствующую роль в управлении обществом. Информация стала главным, а не просто одним из ресурсов политики [6, 26]. Несомненно, масс-медиа могут и должны противостоять терроризму. Современные психоинформационные технологии модифицирования как индивидуального, так и массового сознания, позволяют это. В противном случае, данной способностью СМК будут продолжать пользоваться террористы. Речь не идет о введении цензуры, и вовсе не значит, что необходимо полностью ограничить доступ террористов к СМИ, — с ростом терроризма это напрямую никак не связанно. В то же время, ряд исследователей терроризма замечают [2], что если политическая свобода неконтролируема, то это предоставляет террористам полную свободу действий. Поэтому первым побуждением, первой реакцией на теракт властных структур было и будет ограничение этих свобод. Каждая из ветвей власти, каждый институт, которые определяют правила функционирования социальной и политической систем, будут пытаться ограничить эти свободы, полагая, что другие участники более либеральными решениями могут ослабить политическую систему [2, с. 192], тут же отмечая, что всякое ограничение свобод начинает, в конечном счете, сдерживать экономическое развитие [2, с. 192]. Тем не менее, все сильнее звучат утверждения, что решение проблем терроризма – это и «проблема самоограничения на всех уровнях. Например, самоограничение деятельности телевизионных каналов, связанные с показом насилия, освещением терактов, и т.д.» [2, с. 193]. Есть и утверждения, что «даже самое демократическое государство не должно допустить, чтобы демократии было слишком много» [11, с. 212]. Но «ужесточение репрессивного контроля, по большому счету, не является выходом из сложившейся ситуации, поскольку только усиливает вероятность мгновенных террористических ответов» [6, с. 36]: во-первых, они будут рассматриваться субъектами террористической деятельности как показатель эффективности применяемых ими средств и, соответственно, продуцировать террористическую активность; во-вторых, инициировать расширение социальной базы терроризма и увеличение численности террористических организаций; в-третьих, способствовать интернационализации терроризма.
Никто не отрицает необходимости «вакцинации» общественного сознания, наоборот. Но требуется учет всей сложности структуры массового сознания и общественного мнения, их социальной стратификации, этнонациональных особенностей архетипов, бытующих стереотипов и мифологем, ментальности, уровня политической и общей культуры, психического здоровья общества в целом. Опыт противостояния нашего ближайшего соседа – России – в пропагандистской войне против терроризма демонстрирует несостоятельность таких подходов, как декларирование политики «мочить в сортире», провокаций типа «он сам не мужчина, хуже бабы», попытки разыграть гендерную карту, принижения указыванием на зомбированность, демонстрации убитых женщин-шахидок или трупов чеченских лидеров. Все это воздействует, да, но на социум и общественное сознание, дополнительное травмируя его, а не на мишень – террористов, так как их язык – это иноязык, и они глухи к воззваниям властных государственных и общественных структур, у них своя система ценностей и своя особая логика мышления. Кроме того, террористическое объединение ввиду специфики своей социально-психологической организации на нападки отвечает не просто игнорированием общественных институтов, а дополнительным усилением групповой сплоченности и внутригрупповой конформности. А чем больше степень сплоченности группы, тем больше у нее власти над ее членами [10, с. 271], тем больше у нее зависимость от «гуру смерти».
Здесь очень важно выделение психологического аспекта в понимании феномена терроризма, и не только в плане понимания механизма вовлечения в террористическую деятельность или специфики функционирования террористического сообщества, а и особенностей психологического воздействия террористических актов на индивидуальное и массовое сознание.
Ведя речь о международном терроризме, необходимо иметь в виду, что террористической сети в строгом смысле не существует. Глубокое сомнение вызывает также наличие какого-либо единого аналитического и координационного центра международного терроризма. Нет сколько-нибудь признанных лидеров наднационального масштаба. Виртуализированный образ Усамы бен Ладена как лидера международного терроризма не выдерживает никакой критики. Все большая демонизация терроризма или отдельно взятых представителей со стороны как СМИ, так и отдельных политиков, политологов и политтехнологов не способствуют здоровью общественного сознания. Имеющая место бездумная ретрансляция национальными масс-медиа сообщений мировых информационных агентств, зачастую не свободных от тенденциозной подачи информации, которая, на наш взгляд, не только неприемлема в соответствии с предлагаемой (читай навязываемой) точкой зрения, но, к тому же, и не способствует выработке конструктивной позиции в противостоянии международному терроризму. Следует признать, что, зачастую, воспроизводимые от работы к работе, от автора к автору сентенции общечеловеческого характера не проясняют сути концепта «терроризм». Общая истерия, охватившая общество, пусть вольно или невольно, но активно, подогревается масс-медиа.
Сегодня склонны преувеличивать мощь и разветвленность террористических организаций. Однако, никоим образом нельзя преуменьшать опасность терроризма. И именно общественное мнение оказывает существенное влияние на политическую элиту своих государств, этим активизируя международное сотрудничество в сфере безопасности.
Очевидно, что извлечение терроризма, как формы политического насилия, из жизни человечества возможно лишь путем глобальной победы над тоталитаризмом и экстремизмом, а также последовательного развития интеграционных тенденций в современном мире [4, с.170]. Существующая приоритетность силового решения в противостоянии общества вызовам терроризма, как показывает практика, не приносит желаемых результатов. Необходимо искать иные решения, где приоритет, по определению, должен принадлежать масс-медиа.
Террористическая угроза сегодня стала одним из определяющих внутренней политики государств, предлогом и способом решения геополитических задач во внешней политике основных политических акторов-структуризаторов мирового пространства. Анализ социально-политических, политико-правовых процессов показывает, что в Украине присутствуют основные террогенные факторы, создающие политические, экономические, социальные и этнорелигиозные предпосылки к возникновению и развитию терроризма. <…> коммулятивное воздействие на терроризм могут оказать чрезвычайный уровень коррупции в государстве (смена власти и переход последних в оппозицию еще больше увеличивают риск – Авт.), живучесть социально-революционных традиций и постулатов («митинговая демократия», приобретшая сейчас популярность в качестве основного способа разрешения спорных вопросов – Авт.), а также высокая концентрация вооружений и потенциальных объектов террора [3, с. 8], базирование Российского Черноморского флота и тлеющий очаг напряженности в Крыму, попытки создать «пассионарный разлом» Украины на Восточную и Западную. Рост геополитической напряженности в мире и серединное положение Украины в Европе, значимость украинских транспортных коридоров для Европы, наличие АЭС, в первую очередь, Чернобыльской (ввиду состояния объекта укрытия, характера обеспечения охраны) также повышают террогенность. Украинский исследователь терроризма доктор юридических наук Глушков В.А. констатирует [8]: «В Украине имеет место такая ситуация, которая при определенных условиях в ближайшем будущем может взорваться проведением ряда широкомасштабных террористических актов, которые могут иметь как политическую, так и криминаль
