ИСТОРИЯ
Филерское наблюдение.
В России первые самостоятельные подразделения наружного наблюдения создавались с 70-годов XIX века в связи с “народническим движением”, т.е. распространением в народных массах идей терроризма и активизацией адептов террора. До 70-ых годов наружное наблюдение периодически проводили оперативные сотрудники оперативных служб полиции, политической охраны и военной контрразведки, в отдельных самостоятельных подразделениях не было нужды. В силу ограниченного развития транспортной системы, преступные и шпионские сообщества поддерживали связь посредством почты, поэтому карательные органы царской России особое внимание уделяли перлюстрации корреспонденции.
Наружное наблюдение (НН) стали называть филерским наблюдением, что обозначало слежку за неблагонадежным лицом особыми агентами, специально подготовленными для этой цели. Подобных сыщиков называли филерами (от немецкого слова — следовать), или агентами наружного наблюдения. Высокой степени филерское искусство достигло уже к 90-м годам ХIХ века.
Первая самостоятельная филерская служба была создана в Московском охранном отделении, штат филеров постоянно расширялся.
В 1894 году для борьбы с террором при Московском охранном отделении был сформирован “летучий отряд” филеров. Возглавил его лучший московский филер Е. П. Медников, уроженец Ярославской губернии, Рыбинского уезда, ставший позднее одним из самых знаменитых сыщиков империи по политическим делам.
К 1903 году “летучий отряд” насчитывал более 20 филеров. На его содержание — зарплату агентам, командированным в различные города и губернии, проездные, квартирные, суточные — расходовалось почти 38 тысяч рублей в год.
Филерская служба требовала высокой расторопности, сообразительности, выдержки, находчивости и самоотверженности. Проверенная многолетней практикой инструкция рекомендовала набирать в штат агентов наружного наблюдения в основном отставных унтер-офицеров и отслуживших свой срок солдат не старше 30 лет, особо преданных самодержавию, как правило, православных, лиц не польской и не еврейской национальности.
“Филер, — говорилось в инструкции, — должен быть политически, нравственно благонадежным, развитым, сообразительным, крепкого здоровья, с хорошим зрением и слухом, с внешностью, которая не давала бы ему возможности выделяться из толпы, устраняла бы его запоминание наблюдаемым”.
Кандидата в филеры подвергали идеологической обработке. Ему объясняли, кто такие “государственные преступники”, как и какими средствами последние хотят добиться изменения государственного порядка, установленного Богом и законами, разъясняли несостоятельность доктрины террора. Затем, зачисленного в агенты, приводили к присяге на верность службе. Только после этого он приступал к учебе по специальности.
Филер детально изучал город, его улицы, сады, парки, проходные дворы, районы, где расположены предприятия, пивные, трактиры, расписание поездов, трамвайные маршруты, учебные заведения, форму студентов и учащихся гимназий, реальных училищ и т. д. И лишь после строгого выпускного экзамена под руководством более опытного агента наружного наблюдения его выпускали на службу, давая на первый случай малоответственные поручения.
Все увиденное в ходе слежки за подозрительным лицом филер заносил в дневничок наружного наблюдения. Каждая запись должна была быть точной, сведения перепроверялись через других агентов. Подобная взаимопроверка практиковалась часто, позволяя начальству добиваться строгого несения службы филерами.
Чтобы не вызвать подозрения со стороны соседей по дому, где проживал филер, он числился либо служащим на железной дороге, либо приказчиком какой-нибудь торговой фирмы, чтобы частые его отлучки из дома были оправданны. В крайнем случае он выдавал себя за городового или стpaжника. Укaзaнныx должностей он не выполнял и прикомандировывался к охранному отделению или жандармскому управлению.
Сопровождая революционеров в другие города и края, агенты наружного наблюдения сообщали своему начальству шифрованными телеграммами о ходе розыска. Например — “Доложите пану, чтобы наших приказчиков послать в Вологду. Попов”. Под “паном” здесь имеется в виду начальник подразделения, а под “приказчиками” — филеры.
Были определенные правила слежки. Сыщику при встрече с революционером рекомендовалось держаться достойно, не
суетиться, не волноваться, а главное — ни в коем случае не встречаться с поднадзорным глазами. Глаза, учили агента, выдадут
и сорвут наблюдение.
Выйдя на службу, филер не только обязан был следить за взятым им под наблюдение лицом, но и дать ему кличку по
внешнему виду: Гвоздь, Заклепка, 3аяц и т. д. Сыщик не должен был приближаться к нему, разговаривать с поднадзорным, должен
вести себя так, чтобы никоим образом не выдать себя. Улучив момент, он заносил в книжечку номер дома, куда заходил
преследуемый, сколько там пробыл, с кем встречался на улице, кому что передал или от кого что принял, какой формы и цвета
сверток, какого приблизительно размера. Книжечку филер хранил пуще глаза; заполнив ее, вечером сдавал заведующему наружным
наблюдением.
Колоритно описал филерскую службу жандармский офицер Спиридович А., который начинал службу в московском охранном
отделении ещё при Евстратии Медникове:
“Медников был простой, малограмотный человек, старообрядец, служивший раньше полицейским надзирателем. Природный ум,
сметка, хитрость, трудоспособность и настойчивость выдвинули его. Он понял филерство как подряд на работу, прошел его
горбом и скоро сделался нарядчиком, инструктором и контролером. Он создал в этом деле свою школу — Медниковскую, или как
говорили тогда, “Евстраткину” школу. Свой для филеров, которые в большинстве были из солдат уже и тогда, он знал и понимал
их хорошо, умел разговаривать, ладить и управляться с ними.
Двенадцать часов ночи. Огромная низкая комната с большим дубовым столом посредине полна филеров. Молодые, пожилые и
старые, с обветренными лицами, они стоят кругом по стенам в обычной позе — расставив ноги и заложив руки назад. Каждый по
очереди докладывает Медникову данные наблюдения и подает затем записку, где сказанное отмечено по часам и минутам, с
пометкой израсходованных по службе денег.
— А что же Волк? — спрашивает Медников одного из филеров.
— Волк, Евстратий Павлович, — отвечает тот, — очень осторожен. Выход проверяет, заходя куда-либо, также проверку делает и
опять-таки и на поворотах, и за углами тоже иногда. Тертый.
— Заклепка, — докладывает другой, — как заяц, бегает, ничего не видит, никакой конспирации, совсем глупый… Медников
внимательно выслушивает доклады про всех этих Заклепок, Волков, Умных, Быстрых и Галок, — так по кличкам назывались все
проходившие по наблюдению. Он делает заключения, то одобрительно кивает головой, то высказывает недовольство. Но вот он
подошел к филеру, любящему, по-видимому, выпить. Вид у того сконфуженный; молчит, точно чувствует, что провинился.
— Ну что же, докладывай! — говорит иронически Медников. Путаясь и заикаясь, начинает филер объяснять, как он наблюдал с
другим филером Аксеновым за “Куликом”, как Кулик зашел на Козихинский пер., дом № 3, да так и не вышел оттуда, не
дождались его.
— Так-таки и не вышел, — продолжает иронизировать Медников
— Не вышел, Евстратий Павлович.
— А долго ты ждал его?
— Долго, Евстратий Павлович.
— А до каких пор?
— До одиннадцати, Евстратий Павлович. Тут Медников уже не выдерживает больше. Он уже знает от старшего, что филеры ушли с
поста в пивную около 7 часов, не дождавшись выхода наблюдаемого, почему он и не был проведен дальше. А у Кулика должно
было состояться вечером интересное свидание с приезжим в Москву революционером, которого надо было установить. Теперь
этот неизвестный “приезжий” упущен. Побагровев, Медников сгребает рукой физиономию филера и начинает спокойно давать
зуботычины. Тот только мычит и, высвободившись, наконец, головой, всхлипывает:
— Евстратий Павлович, простите, виноват.
— Виноват, мерзавец, так и говори, что виноват, говори прямо, а не ври! Молод ты, чтоб мне врать. Понял, молод ты! — с
расстановкой отчеканил Медников. — Дурррак! — и ткнув еще раз, больше для виду, Медников, уже овладевший собой, говорит
спокойно: — По пятерке штрафу обоим! А на следующий раз — вон; прямо вон, не ври! На нашей службе врать нельзя. Не доделал
— винись, кайся а не ври!
Эта расправа по-свойски; своя, Евстраткина система. То, что происходило в филерской, знали только филеры да Медников. Там
и награды, и наказания, и прибавки жалованья, и штрафы, там и расходные, т.-е. уплата того, что израсходовано по службе,
что трудно учесть и что всецело зависит от Медникова.
Просмотрев расход, Медников произносил обычно: — “Ладно, хорошо”. Найдя же в счете преувеличения, говорил спокойно:
“Скидай полтинник; больно дорого платишь извозчику, скидай”. И филер “скидал”, зная, что, во-первых, Евстратий Павлович
прав, а, во-вторых, все равно всякие споры бесполезны.
Кроме своих филеров, при Московском отделении был еще летучий филерский отряд департамента полиции, которым также ведал
Медников. Этот отряд разъезжал по России, разрабатывая агентурные сведения Зубатова или департамента, работая как бы под
фирмой последнего. По деловитости, опытности и серьезности филеров, которые в большинстве брались из московских филеров,
летучий отряд был отличным наблюдательным аппаратом, не уступавшим по умению приспособляться к обстоятельствам, по
подвижности и конспирации, профессиональным революционерам.
То была старая Медниковская школа. Лучше его филеров не было, хотя выпивали они здорово и для всякого постороннего взгляда
казались недисциплинированными и неприятными. Они признавали только Медникова. Медниковский филер мог пролежать в баке над
ванной (что понадобилось однажды) целый вечер; он мог долгими часами выжидать на жутком морозе наблюдаемого с тем, чтобы
провести его затем домой и установить, где он живет; он мог без багажа вскочить в поезд за наблюдаемым и уехать внезапно,
часто без денег, за тысячи верст; он попадал за границу, не зная языков, и умел вывертываться.
Его филер стоял извозчиком так, что самый опытный профессиональный революционер не мог бы признать в нем агента. Умел он
изображать из себя и торговца спичками, и вообще лотошника. При надобности мог прикинуться он и дурачком и поговорить с
наблюдаемым, якобы проваливая себя и свое начальство. Когда же служба требовала, он с полным самоотвержением продолжал
наблюдение даже за боевиком, зная, что рискует при провале получить на окраине города пулю браунинга или удар ножа, что и
случалось.
Единственно, чего не было у Медниковского филера, это сознания собственного профессионального достоинства. Он был отличный
специалист-ремесленник, но не был проникнут тем, что в его профессии не было ничего зазорного. Этого Медников им привить не
мог, его не хватало на это. В этом отношении провинциальные жандармские унтер-офицеры, ходившие в штатском и исполнявшие
обязанности филеров, стояли много выше, понимая свое дело как государственную службу. Позже и штатские филеры, подчиненные
жандармским офицерам, воспитывались именно в этом новом направлении, что облагораживало их службу и много помогало делу.
Во всех раскрытиях отделения роль наружного наблюдения была очень велика, благодаря чему, главным образом, Медников и
сделался самым близким доверенным лицом Зубатова. У близкой Медникову женщины была главная конспиративная квартира
Зубатова, где жил и сам Медников, где происходили и свидания с некоторыми сотрудниками и с другими лицами по делам розыска.
Знал он и оберегал и другие места, где происходили свидания Зубатова и других чинов отделения, если они допускались к этому
делу. Допускался же далеко не каждый, так как агентура, эта святая святых отделения, бережно охранялась от всякого не
только постороннего, но и своего отделенского взгляда. В ведении Медникова находился и извозчичий филерский двор, где было
несколько выездов, ничем не отличавшихся наружно от обыкновенных “Ванек”. Комбинация конного наблюдения с пешим приносила
большую пользу при наблюдении.
У Медникова на руках была и касса. Зубатов был бессребреником в полном смысле этого слова, то был идеалист своего дела;
Медников же — сама реальность, сама жизнь. Все расчеты — у него. Работая за десятерых и проводя нередко ночь в отделении на кожаном диване, он в то же время не упускал своих частных интересов. Под Москвой у него было “именьице с бычками, коровками и уточками, был и домик”, было все. Рабочие руки были даровые, — делай, что хочешь; свой человек — жена, хорошая, простая женщина, вела хозяйство.
Приехавши в Москву, я застал Медникова уже старшим чиновником для поручений, с Владимиром в петлице, который в то время давал права потомственного дворянства. Он уже выправил тогда все документы на дворянство, имел грамоту и занимался составлением себе герба; на гербе фигурировала пчела, как символ трудолюбия, были и снопы”.
Развал филерской службы охранного отделения начался предположительно в 1903 году, когда талантливый жандармский офицер Зубатов добился разрешения руководства на применение метода провокации. Этот метод вошёл в историю под названием “гапоновщина” от имени провокатора охранного отделения священника Георгия Апполоновича Гапона (1870 — 1906). “Поп Гапон” до сих пор имя нарицательное.
Как это сейчас не покажется странным, но подавляющее большинство жандармских офицеров не совершали предосудительных поступков. Они были благородными людьми и понимали, что честь офицера — не столовое серебро, которое легко чистится речным песочком. Пришедший в охранное отделение из революционного движения Зубатов не был столь щепетильным, но, понимая позицию жандармских офицеров-агентуристов, был вынужден передать Гапона “на связь” Е. Медникову, человеку малограмотному, по-собачьи преданному Зубатову и политическому сыску. Для его характеристики приведу отрывок из письма Медникова от 30 июня 1905 г. к уже опальному Зубатову: “Дорогой мой, что творится на белом свете, уму не постижимо. Нужно иметь терпение, чтобы не закрывая глаза, смотреть, видеть и молчать. Кажется весь свет пошел кругом: вертится и вертится. Каждый божий день по несколько убийствов, то бомбой, то из револьверов, то ножом и всякими орудиями; бьют и бьют, чем попало и кого попало; за что-то и Шувалова (Московский градоначальник, убит эсером П. Куликовским.- Ф. Л.), ну, кому он что сделал дурного, никто этого не скажет. Так теперь и свободно все стачки проходят и никаких арестов и в помине нет, а террористы палят и палят”.
Конечно же Медников не мог, организовывая провокации с помощью агентуры, и далее поддерживать филерскую службу на высоком профессиональном уровне. Пошли частые упущения в работе: расшифровки НН, потери “объектов” и т.п. Принимая участие в провокациях филеры понимали, что сами становятся преступниками, отдельным это нравилось, т.к. давало возможность обогащения и продвижения по службе, порядочные люди стали увольнятся из “органов”, отдельные филеры (и некоторые
оперативные офицеры) даже решились на сотрудничество с революционными партиями. Профессионализма без соблюдения законности не бывает.
Сергей Иванов, “ОРД”
