Лидер группы «Телевизор» Михаил Борзыкин: «По сравнению с чекистами 80-х годов, сегодняшние чекисты – это двоечники по своему интеллектуальному уровню»

У этого человека нет мобильного телефона. Просто потому, что не считает это необходимостью. У него есть имя, тексты, и песни. «Мой папа-фашист» звучало в подпольные рок-времена еще до перестройки Совка с магнитофонов и на нелегальных квартирниках, а коллеги по питерскому рок-клубу считали его наиболее «революционным» музыкантом. Михаил Борзыкин, лидер группы «Телевизор», фактически не изменился за все эти годы. Он также поет «Мой папа – фашист» на концертах, поскольку считает эту свою вещь актуальной и сегодня. Он поет про «Газпромбайтера», ходит на Марши несогласных и критикует власть. В маленьком номере частного отеля под Киевом он курит облегченный «Мальборо», пьет минералку и вспоминает, как все начиналось в далекие предперестроечные годы для русского рока, вспоминает коллег по цеху, КГБ, сравнивая минувшие времена с днем сегодняшним. Он собирается и дальше продолжать писать песни и говорить, что думает. В питерском рок-клубе его сравнивали с известным революционным деятелем. С этого эпизода биографии лидера «Телевизора» автор этих строк и решил начать разговор в тот момент, когда общая на двоих пепельница уже стала наполняться окурками. Разговор получился любопытным, и автор этих строк благополучно забыл об уже изрядно остывшем в процессе общения кофе…

«Питерский рок-клуб был фактически единственным местом в Ленинграде в начале 80-х годов, где можно было бы петь рок»

-Михаил, музыку группы «Телевизор» я услышал несколько позже, чем прочитал о Вас. Была такая книга куратора Питерского рок-клуба во времена Советского Союза Нины Барановской о Константине Кинчеве и группе «Алиса». Так вот, в этой книге Барановская цитирует Кинчева, сказавшего , что «Миша Борзыкин – наш рок-клубовский Ленин». Не обиделись на такую характеристику со стороны Кинчева?

-А что – там правда так написано? (смеется- С.К.). Вообще, Барановская была цензором, и одновременно находилась в приятельских отношениях с нами со всеми. Поэтому к ней было такое двоякое отношение: с одной стороны она была представителем официальных властей рок-клуба, а с другой стороны она нам много помогала — по крайней мере, советами по поэтической части, какие-то корректировала ошибки, были какие-то душевные разговоры. Ну и потом мы уже встречались на каких-то вечеринках и попойках у членов рок-клуба. Были совместные поездки — когда мы ездили в Ялту, она с нами ездила, но уже не в качестве куратора. А нас туда вызывали официально. «Алису», «Телевизор» и ДДТ. Ну и было очень много всяких забавных историй. Они с Костей сошлись на каком-то христианском типе мышления, так как Костя тяготел к этому, и она его в этом смысле выделяла.

-Она помогала, например, правильно залитовать текст, чтобы он прошел цензуру?

-Она давала какие-то литературные советы. О том, что не очень хорошая фраза, не очень хорошая рифма. Иногда просто предупреждала — вот здесь напиши так, а потом споешь, как захочешь. То есть, она была на нашей стороне, но предупреждала, когда грозит опасность. Нас она предупреждала о том, что мы не должны петь две песни из тех, что мы отдали для литовки — «Мы идем» и «Выйти из-под контроля», а то будут неприятности, потому что где-то в обкоме ВЛКСМ посмотрели, ужаснулись и сказали – «эти две песни изъять из программы, а остальные пускай поют». Но в результате мы их все равно спели, и нам запретили на полгода выступать, а потом еще на пару месяцев за подпольный концерт. Нам сказали, что мы не станем лауреатами, а это значило , что нас никуда не будут приглашать. То есть, на полгода садишься в подполье, а официально нельзя нигде выступить. Но мы все равно сыграли эти песни, и говорят, что концерт тогда получился задорный, и публика хорошо очень приняла. Но насколько я знаю, просили не петь не только нас — несколько групп просили не петь песни незалитованные, но они их и не пели. Поэтому они стали лауреатами, и с ними все было в порядке.

-Алексей Рыбин, основавший вместе с Цоем группу «Кино» в своей книге «Кино с самого начала», и в других своих книгах дает понять, что в рок-клуб был создан под колпаком КГБ…

-Ну… Я так скажу. Со мной, например, никто из КГБ не говорил никогда в те времена. Так называемые «беседы» со мной не проводили, и мне удалось обойтись без этого. Они просто наблюдали. Они всех собрали. Питерский рок-клуб был фактически единственным местом в Ленинграде в начале 80-х годов, где можно было бы петь рок.

—Чтобы легче было контролировать?

Конечно. Им дали добро на это дело. Во -первых, снизу был запрос – куча групп бесхозных. Они хотел всех собрать в одну кучу и давать разрешения. А так как среди них даже стали появляться любители рок-музыки, так получилось, что они контролировали не всегда жестко. По крайней мере, поначалу жестко, а потом все меньше и меньше. Потому что у себя дома все эти молодые кгбшники и комсомольцы смотрели видео западных рок-групп, и на этом, собственно, росли. И они понимали, что ситуация уже катится к революционной, и относились к нам менее жестко. Запугивали кого-то поначалу, конечно. Кого-то призывали стучать – Майк рассказывал Науменко, и Гребенщиков. Они, на мой взгляд, хотели мягко перетащить советскую идеологию в новую какую-то экономическую форму. Многое надо было менять. Горбачев не удержал все нити. Его же выдвинули, и он не был сам по себе такой прогрессивный. Сказали ему «Ты будешь у нас делать вид, что Россия меняется. За это хотели денег от Запада, потому что страна была на грани. В 1984 году «рухнула» нефть, и Советскому Союзу нечего жрать просто было. Поэтому нужен был такой «демократ» Горбачев, который бы ездил везде и говорил «Дайте в долг пять миллиардов долларов, а мы вам потом отдадим. Видите, какие проводим демократические изменения?». И давали. За счет этого до 19898 года страна докарабкалась. Но заемных у Запада денег уже не хватало. Да и разворовывать стали сами у себя же. Горбачев для роли «демократа» подходил, а мы подходили на роль советских рок-н-рольщиков, чтоб можно было показать нас, как экспонат, что дескать, и рок-н-ролл у нас свой имеется. Я лично вижу картину вот так. Хотя существует еще много версий на эту тему.

«Рок-н-рольщиков приручили, как и байкеров всяких, рэперов – Путин лично с ними встречался»

-А почему, на Ваш взгляд, сейчас в России невозможна ситуация создания структуры, подобной тому же Ленинградскому рок-клубу? Различается интеллектуальный потенциал тогдашних и нынешних чекистов? Или им это сегодня просто не нужно по каким-то другим причинам? Ведь сегодня в России тоже хватает творческих «протестников» нынешнего строя – тех же музыкантов, писателей, и т п., неужели кому-то не приходит в голову создать структурку, благодаря которой можно было бы всех так же контролировать?

-Тогда они почувствовали стихийность этого процесса. Но тогда не было такой информационной атаки, такой управляемости. Кассеты передавались из-под полы. Во Владивостоке кассета с записью группы «Телевизор» появлялась через неделю после того, как здесь ее кто-то пиратским способом записал. Мы прилетали во Владивосток, а запись там уже была. В те годы была тяга ко всему запретному. А сейчас ситуация такая, что информационная война ведется на совершенно другом уровне. У них и в интернете куча «платников» в форумах сидит, нападающих на оппозицию, а среди музыкантов они уже просто прикормили всех. Есть ведь так называемый «кремлевский рок-клуб», там Кинчев встречается с Сурковым (руководитель аппарата правительства Российской Федерации — С.К.), и тот ведет с ним беседы о том, как воспитывать молодежь, и так далее. К Суркову и Гребенщиков ходил, и Земфира, по моему, Бутусов, тот же Сукачев… После этого вся это гвардия, прошедшая через Суркова, включая кучу групп типа «Пилота», выступали на Красной площади, и даже «Алиса» попала в эту ситуацию. Всех их свезли на Красную площадь для выступления для кремлевского молодежного движения «Наши», этих комсомольцев новоявленных. Никого больше не пустили на площадь, ее оцепили, а рокеры пели для этих молодых путиноидов. Кинчев, правда, когда узнал, что будет такая ситуация, пытался отказаться, но уже было поздно. Ему пришлось петь под знаменами «Единой России» с кучей идиотских, на мой взгляд, групп.

Так что рок-н-рольщиков приручили, как и байкеров всяких, рэперов – Путин лично с ними встречался. Вадим Самойлов из Би-2 очень хорошо знаком с Сурковым, и долгое время лично контролировал все контакты Кремля и рок-музыкантов. То есть, тоже как бы рок-клуб, только «кремлевский», в котором только нельзя петь плохое про власть. Остальное все можно. Тот же Шнур любим и почитаем этими людьми. Хотя, есть у меня такое мнение, что по сравнению с чекистами 80-х годов, сегодняшние чекисты – это двоечники по своему интеллектуальному уровню.

-То есть, изменились правила и схемы их работы?

-Они теперь работают по крупному. Самых «мелких» протестников они просто изолируют, бросают в тюрьмы, если средние протестники не лезут, и не мешают по крупному, то пусть работают, что-то там пишут или поют. Потому что все равно 99 % информационного пространства они контролируют. А это уже успех. Пускай там Шевчук орет на своих концертах – ну , это 25 тысяч максимум его услышат. Им, кроме информационного, удается держать народ на других крючках – идее державности так называемой, и в первую очередь, кредитах. Ведь все понабирали кредитов в стране, и за работу надо держаться, молча работать, и не высовываться. Так что ребята подошли с разных сторон к контролю, и им не нужен сейчас рок-клуб, чтобы как-то контролировать рок-н-ролл.

-А может, все началось с того момента, когда много рок-музыкантов в 1996 году поддержали Ельцина на президентских выборах, участвуя в акции «Голосуй или проиграешь»? Шевчук тогда сказал, что он участвовать не будет, но большинство команд в этом участвовало.

-Вообще в начале 90-х годов, когда все мы вышли на так называемый «стадионный уровень», подключилась машина попсового шоу-бизнеса, и те же продюсеры стали «катать» по стране рок-группы. Нарабатывались новые законы, и деньги уже решали все. Платят — еду, не платят- не еду. Идеи отошли на задний план, и люди фактически перешли работать в шоу-бизнес. А там уже нужно было вести себя по-другому. В том числе – и выступать за Ельцина. Хотя, если честно, тогда наше мышление работало еще, что лучше уж Ельцин, чем возврат коммунистов. Потому что с другой стороны был Зюганов, который нас совсем не устраивал. Мы ненавидели коммунизм, и все, что связано с коммунистами. А он, по сути дела, ничего не предлагал, просто предлагал тупо вернуться назад. И нам тогда казалось, что если мы их пустим обратно, то все… Нам казалось, что коммунисты возьмут реванш. Потому что их не распустили, их не объявили вне закона, и они оптимизировались. В 1993 году, когда был расстрел Белого дома, было очень трудно понять, кто же более виноват в той ситуации.

-То есть, вы для себя девяностые годы еще рассматриваете, как период размышлений какой-то?

-У нас сложилось ощущение в начале девяностых, что мы войну выиграли. Войну культурную. Потому что больше никакая пионерская или комсомольская сволочь не говорила, какую тебе прическу нужно носить, не говорила, какую музыку слушать, не заставляли петь эти идиотские песни. Эти все Кобзоны ушли с экранов раз и навсегда, и мы как-то облегченно вздохнули. Нам тогда так казалось. То есть, было ощущение, что мы выиграли войну, мы победили, и дальше пойдет все нормально. Время надежд сменилось периодом самокопаний. Все полезли в искусство, стали выпускать альбомы, уже не связанные с социалкой. Мы расслабились. Рок-н-ролл, как критик и анализатор происходящего в обществе, утратил свою функцию.

-Рок-музыканты перестали быть моральными авторитетами?

-Во — первых, песни стали петь другие. Люди тоже, поверив в ситуацию, стали заниматься зарабатыванием денег. А те, против кого боролись, отсиделись очень грамотно. Заработали кучу денег. Партийные деньги были превращены в капиталы. В их круг влились новые бизнесмены. В какой-то момент ситуация стала выходить из-под контроля. В конце девяностых Ельцин перестал управлять страной, ввиду состояния здоровья и вообще – разошелся старичок в смысле того же алкоголя… И он решил себе смену подобрать.

«Кинчев державник. Борется с «оранжевой угрозой» вместе с ФСБ, вместе с Путиным, с МВД, с патриархатом»

-Что вы тогда почувствовали , когда увидели эту смену? О том же Путине , возможно, были какие-то сведения, поскольку он из Питера, и считался человеком демократа Собчака…

-Я, к сожалению, был не в курсе. Потом начал выяснять, кто это такой. Но то, что он представитель КГБ, меня сразу насторожило. Я конечно, за него не голосовал никогда. То есть, этого было уже достаточно. То есть, человек, пока мы делали культурную революцию, продолжал шпионить в ГДР. Продолжал закладывать людей, вербовать людей. Это было удивительно, как можно было этого человека вписывать в эту структуру. Но в принципе, всем хотелось некой упорядоченности. Чтобы все было то же самое, но было побольше порядка. Бандитов чтобы было поменьше на улицах. И чтобы работал закон. Поэтому поначалу даже думали -ну ладно, парень он неказистый, сволочь, наверное, но может, он какой-то минимальный порядок наведет, а дальше будет все развиваться по схеме, ради которой мы боролись. Я внимательно и подозрительно за ним наблюдал. Но многие люди тогда уже сказали, что будет «труба». И года-три четыре все действительно как-то стабилизировалось, бандиты потихонечку были с улиц убраны. Часть бандитов сама перешла на работу в милицейские структуры. И ФСБ пустила везде свои щупальца. В том числе и в промышленность. На все ключевые банковские посты были поставлены бывшие кгбшники. Они отстреливали авторитетов преступного мира, как потом выяснилось. Без суда и следствия. Была специальная группа при ФСБ, которая совершала так называемые заказные убийства уголовных авторитетов. А потом, уже в 2004 году где-то, началось давление на прессу. И тут уже окончательно стало ясно. Что на этого человека надеяться незачем. Кто-то пытался его оправдать, я помню – Немцов, СПС… Они до последнего бились за Путина, что он, дескать, не такой плохой. Я так понял, люди отсиделись, заняли ключевые посты, использовали партийные деньги. Директора радиостанций, руководители масс-медиа- все это в большинстве своем в прошлом руководители обкомов, комсомольцы, и так далее. Редко когда какой-то новый бизнесмен появляется. Обычно всегда маячит где-то вверху фигура какого-то секретаря обкома в прошлом, а теперь он владелец медиа-холдинга. Ну и среди мэров городов редко когда встретится независимый человек.

-То есть , получается, что тот же Шевчук в середине девяностых, когда с его стороны пошли нападки на попсу, говорил, что «я нападаю не на саму попсу, а на то, что льют на нас директора радиостанций». То есть, бывшие комсомольские работники, превратившие радиостанции и все в тотальную политическую попсу.. Но почему тогда представители русского рок-н -ролла, как некой духовной составляющей в России, как люди думающие все, почему тогда все сегодня думают по разному? у Вас одно мнение, у кого то еще другое. Причем я уверен, что все как-то анализируют ситуацию. Может, просто каждый выбирает то, что ему больше нравится? Кинчеву нравится, как я понял, эдакое славянское единство..

-Да. Кинчев державник. Я себя державником не назову, потому что всегда ощущал, что свобода и безопасность одного человека гораздо важнее безопасности страны. Более того, мы же об этом все время говорили в начале девяностых. Что держава у нас была, наелись этой державы… А тут вот эта державность была как-то смикширована хитрым образом. На многих рок-музыкантов обрушилось православие, они почувствовали необходимость примкнуть к какой-то вере. И тут ты становишься «рукопожатым» в верхах, потому что они все навесили на себя кресты. Сурковы, Путины и все.. А с другой стороны- чувствуешь себя человеком близким к каким-то духовным исканиям – правильным, чистым, светлым, и еще заботишься о судьбах великой страны. Насыщаешься таким вот державным патриотизмом. Плюс, конечно, это многим помогло слезть с наркотиков. Потому что если человек слазит с героина, и у него произошло озарение веры, он потом на эту веру готов пахать всю оставшуюся жизнь. И не замечает, что здоровается за руку с бесами…

-Это некая одержимость уже получается?

-Да. К сожалению, это много у кого произошло из рок музыкантов. На мой взгляд, все- таки рок-н-ролл — это такая индивидуалистичная культура. То есть, нельзя мыслить шаблонами. Рок-н-рольный музыкант — это всегда единица против мнения толпы. Это личность. А как только ты становишься рабом христовым, смиренным человеком, и готов прощать все с одной стороны, и с другой не ослушиваться власть, которая как бы от Бога, то должен сидеть тихо и усмирять свою гордыню. И какое тут может быть рок-рольное ощущение несправедливости? На мой взгляд, человек один должен к этому богу приходить. И не в этой церковной коробочке, через которую ему капает Патриархат на голову какие-то мысли… Спектр должен быть широкий. Информация должна через него протекать. А она все время через православные фильтры проходит. А там все что угодно- вот бесы, а вот, значит, не бесы. Там мгновенно другая структура. Человек начинает мыслить, как солдат. Недаром они и говорят — я солдат церкви, ничего сделать не могу. И задаешь вопрос- а почему вот так вот, отвечают, да бывает, может, патриарх заражен тщеславием, и алчностью. Но это же не говорит о церкви, мол, что она сама вся плохая? А почему тогда тысячи руководителей ее такие? На что отвечают- да мы все не без греха. Удобная очень штука — бес попутал. Спрашиваю — а зачем ты рекламу сухариков делал? Ты, рок-н-рольный человек, рекламируешь сухарики. И опять бес попутал. И так со всем — на корпоративнике сыграл, бес попутал… Даже согласно православным канонам, надо бы с бесом бороться. С конкретными его проявлениями. И чувствовать боль ближнего — тоже обязанность православного человека. Но когда доходит до дела, конечно, проще говорить- я начинаю с себя, а остальное меня не очень волнует, потому что я сам плохой. Я должен, мол, сначала в себе все излечить. Звучит красиво, и действительно, в чем-то правильно, но когда человек только собой занимается. Это башня из слоновой кости. Он перестает чутко реагировать на боль окружающих. В результате, становится черствым. И по сути, как раз эта гордыня православия, эта религиозная гордыня становится его сущностью. Вот эти все улыбочки – ах, ты же не православный, ты не поймешь! Это гордыня и есть. В чистом виде.

-Я слышал о многих упреках в адрес того же Кинчева, что он говорит совершенно идеологические вещи, что «Америка- это плохо», мы славяне и так далее. ..

-Да он, говорил — давайте Путина, мол, поженим на английских принцессах, и будет у нас монархическая семья. Тоже будет монархия. Он когда то спел «Возможно, я картонный герой, но я принимаю бой». Хорошая песня была. А теперь получается, что действительно какая-то картонность появилась. Он борется с «оранжевой угрозой» вместе с ФСБ, вместе с Путиным, с МВД, с патриархатом. Герой… (улыбается- С.К.) Никакого героизма не надо, чтобы бороться с «оранжевой угрозой». Которой там десятки человек на всю страну. А выпускать клип – какой-то там военно-морской флот, он стоит на корабле, такой весь героический, очень забавно. Картонное такое геройство, когда за тобой стоят, извините, все государственные структуры.

-А Вам не кажется, что может, тот же Кинчев всегда подсознательно к этому стремился? К некому антуражу, величию. Ведь тот же Макаревич всегда успешно сочетал в себе поэта, музыканта, художника, бизнесмена, поскольку ему все интересно.

-Макаревич, как мне рассказывали, всегда такой был. Мы верили в него, как одного, а получилось, что он всегда был такой. Широко спектральный. В том смысле, что вот эта материальная сторона была уже тогда важна для него. У него была одна из лучших и дорогих гитар в Москве. Когда ни у кого их рок-музыкантов денег не было. А он каким-то образом уже умудрялся. Как только появилась возможность, сразу влез в концертные организации. Потом он начал разделять себя корпоративного и себя романтика. Он создавал статус группы, которая дорого стоила.

-То есть, создавал бренд?

-Да. Так же как и Смак. У него эти две жилки как-то параллельно сосуществовали.

-При таких раскладах получается — Советский союз умер, рок-н-ролл, как сказал Борис Борисыч Гребенщиков, умер тоже где-то в это время, при этом ушли из жизни тот же Цой, Башлачев. Майк Науменко – люди, которые, наверное, совершенно не были подготовлены к такому повороту

-Ну они умерли накануне. Еще не наступило то время, о котором я говорил.

-Может, они что- то чувствовали? Что так будет

-Может быть. Жизнь на износ, ощущение, что вроде все уже сделано. А дальше надо как-то и о чем-то петь и как-то дальше жить.

«Деньги и слава- все это портит, конечно. Даже самых стойких»

-А Вы ставили себе такие вопросы в начале девяностых? Тот же Шевчук , как он сам говорил, собрал тогда группу и сказал, что почувствовал, что все уже ушло, что победили, и что надо как-то жить дальше. У Вас стоял такой вопрос- как петь и куда меняться? И что делать дальше?

-Конечно, такой вопрос периодически встает раз в несколько лет. У меня тоже сложились непросто эти годы. Распалась группа. Я покинул своих музыкантов, потому что деньги стали играть все большую роль во взаимоотношениях даже между друзьями. У нас была своя студия. Мы привезли аппаратуру из Голландии. Сделали студию. Я был ее директором. Она записывала альбомы Наутилуса, Аквариума. Поначалу. А потом мои коллеги захотели осуществлять руководство этой студией. А поскольку у нас была система демократическая- большинством голосов , произошел определенный скандал. И они приняли коллективное решение, что я больше не директор , и что группы Телевизор больше нет. Был такой смешной микрозаговор. Для меня это была трагедия. Это был где-то год девяносто второй.

-Наверное, после такого было очень тяжело общаться с этими людьми по жизни?

-Ну.. Какое-то время мы не общались. Лет десять. Последнее время стали уже общаться. Я тогда воспринял это как предательство. Потому что все было тихо сделано. За спиной. И тут же в студию въехала группа Аквариум. Тут же стоимость студии стала в два, а то и в три раза больше. А у нас была задача сделать ее независимой, она была самой дешевой в Питере. При этом достаточно хорошего по тем временам качества. И это было даже условие перед голландцами, что нам дают аппаратуру, чтобы мы не поднимали цены. Чтобы интересные музыканты могли писаться. Студия была в центре города. Я лично покупал в Голландии оборудование. И не писать попсу. Как я сейчас понимаю, это было время, когда людей начинало трясти от возможности заработать. Пока не поздно. На меня стали коситься. Говорили — давай запишем группу «Форум». Говорю- это ж попса. Отвечают — зато они платят в два раза больше. В результате — студия какое-то время без меня существовала. Я набрал новый состав тогда, на это ушло года два. Я находился в депрессии. Наигрывали состав, репетировали. Такой был период в это время. И потом- мы немного выпали из обоймы — много путешествовали по Европе с концертами. Одни из первых туда прорвались. Как-то подошли голландцы на концерте и сказали — давайте мы вам концерты организуем по Европе. И так мы отъездили концертов шестьдесят. По полгода сидели там. Приехали сюда — а здесь ситуация такая- хлеба нет, а зрелища остались стадионные для простого народа. Нужна была и музыка соответствующая. А мы в Европе наслушались всякого. У нас был интерес – что бы такое делать на своей студии. С чем-то поэкспериментировать. И альбом у нас в 1989 году вышел нехитовый – от нас ожидали песен типа «Твой папа фашист», а у нас были другие интересы в этот момент. Народ хорошо откликался на простые такие песни. То есть, тогда был спад и у Аквариума, и у Алисы. А у ДДТ какое-то время сохранялось — за счет «Осени», «Милиционера в рок-клубе»… За счет этого «Прекрасная любовь», какой-то цыганской составляющей…. Это народность… у нас этой народности не было. И мы тогда из шоу-бизнеса тихонько «слились». Было принято решение, что мы не будем пытаться делать песни в стиле группы Чайф только для того, чтобы продолжать собирать свои стадионы. Мы думали, что скоро у народа появятся деньги. Петербург превратится в Лондон, где все будут играть разные стили, направления и так далее. И что наша музыка будет интересна. Мы ведь там вращались- в Голландии, Бельгии, Франции Мы тогда увлеклись (смеется – С.К.) .

-То есть , процесс накопления некий присутствовал в тот момент?

-Да. Мы вращались в среде таких музыкантов, которым плевать на деньги, на эфиры, на шоу-бизнес. Они делают свое дело и все. Кстати, некоторые из них потом выстрелили. Один написал музыку к фильму Матрица, например. У западных музыкантов все это как-то честно происходило. Там среда позволяла. Они там все безработные, на пособии. Кто-то из них потом сделал карьеру в другом чем-то. А кто-то стал профессиональным музыкантом. Но у них, конечно, этих головных болей, которые возникли у русских рок-музыкантов в тот момент, не было. Потому что инструмент они могли себе позволить купить. Квартиру снять и есть. На это все хватало пособия. Поэтому половина Голландии — это люди, которые плевать хотели на новые стиральные машины, автомобили, занавесочки, домики, на всю эту буржуазную фигню. Мы там пропитались этим духом, вернулись — а тут все не готово к этому. Кстати, тех, кто лишил меня директорства на студии, потом выгнали из помещения. Какие-то люди выкупили это помещение, нажали — даже Гребенщиков не смог помочь. Хотя это была уже студия, которую курировал Аквариум. Сначала они приходили туда записываться, общаться. А потом возникла некая коллизия, в результате которой я оказался лишним. Наверное, так должно было быть… Иначе мне тоже пришлось бы оправдываться, что приходится писать всякое говно, чтобы платить высокие зарплаты и выжить в кризис. Хотя зарплаты у всех были. Не самые большие, и хотелось больше. Тогда время было такое – всем хотелось хапнуть. У меня тоже была тогда такая возможность-купить десять автомобилей , привезти из Голландии и здесь их продать. Потому что они там стоили копейки, а здесь это было что-то невероятное. Но мы этим не занимались, и упреки по поводу этого я уже начинал слышать от своих. Типа «Посмотри, Рондо себе какие машины купила? Группа говно, а мы даже машин таких себе не можем купить». В общем, такое разложение начиналось. Деньги и слава — все это портит, конечно. Даже самых стойких. Вот так проскочили этот период.

«Шевчук на Марше несогласных увидел в оцеплении омоновцев, с которыми был в Чечне, спросил их — бить будете? Они замялись так, а кто-то из них пошутил – ну если прикажут, будем…»

—А что произошло у вас в нулевые, в моменты начала правления новой власти? Вы почувствовали, что об этом надо петь? Какой-то период осмысления, наверное,

— Сначала просто их игнорировали. Уродливые работники ГБ, отвратительные во всех проявлениях, всерьез их даже никто не воспринимал. Думали, ну ладно, он (Путин – С.К.) может сейчас поставлен для того, чтобы немножко дисциплинировать общество. А потом все будет, как обычно развиваться. Как во сем мире. Но нет.. Потом я писал альбом «Мегамизантроп» спокойно себе о таких внутренних проблемах, и скажем, проблемах феминизации мужчин, эмансипации женщин, «Путь к успеху», был альбом такой. Такое самокопание и просто осмысление общечеловеческих проблем. Но потом я понял, что тут уже не до этого. Потомоу что ситуация катится ровно к тому, с чего мы начали. К брежневским временам. Сначала я просто собирал факты в интернете, поначалу мне казалось, что может, я дурак, может, я ошибаюсь, может, у меня паника… Потом выяснилось, что я не то что в этой ситуации «не туплю», а что фактов так много, но я просто их не замечал. Не обращал внимания на спектр информационный. Там права человека, кого там, и за что забрали. За что сидит. Я думал- наверное, единичные случаи. Ну, подумаешь, бывает несправедливость в мире. Такие общие философские рассуждения применял. А когда я понял, что это система, и что это усугубляется, и происходит постоянно с большим количеством народа… На самом деле, очень легко от этого закрыться. Просто десяток сайтов исключаешь из своего прочтения. Потому что по телевизору все хорошо. В книгах — все хорошо, на сайтах рок-групп все хорошо, а всю вылезшую в интернет реальность заблокировать ничего не стоит. И будешь прекрасно жить и считать, что эти оппозиционеры — идиоты, и что они все утрируют.

– Вы когда с ними начали общаться с теми, кто выходит на те же Марши Несогласных, понимали , наверное, что там есть и люди, желающие власти, у которых личные какие-то обиды… Как вы с ними сосуществуете? И кстати, предлагали ли вам на этом фоне куда-нибудь вступить – в какую-нибудь организацию политическую?

– Конечно, предлагали. Я никуда пока, слава Богу, не собираюсь вступать. Меня сделали каким-то депутатом национальной ассамблеи. Это какая-то штука типа виртуального парламента. Куда входят левые, правые, «Другая Россия». Это такое виртуальное образование. И я там единственный представитель из рок-музыкантов. Это смешно, конечно все, и никакой силы это не имеет. Пока. Но это уже потом произошло. А в тот момент я просто почувствовал необходимость перестать вякать на кухне, и прийти вместе с другими на Марш Несогласных. Потому что в Питере сколько наделал губернатор с городом гадостей, и сколько Путин наделал, что уже просто захотелось выйти посмотреть, что там за люди такие. Продемонстрировать свою позицию. Было абсолютно неважно — с кем. Просто продемонстрировать, что я не согласен. Потому что информационная картинка доказывает мне, что все согласны. И я хотел просто убедиться, действительно ли так, что там один Гарри Каспаров бегает, или Лимонов… Выяснилось, что нет. В результате там собралась толпа, и прорвали кордоны эти, омоновские. Тысяч семь было в результате. Они не смогли сдержать нас тогда, и мы по Невскому прошли. Они просто не успели подготовиться.

-А Шевчук удивил Вас, когда пришел туда?

-Шевчук, удивил, да. Я просто тогда сразу подошел к нему, говорю «Юра, здорово, а ты чего здесь?». А я решил, говорит, выйти, просто решение принял — надоело. Я говорю ему — мы тебя год уже ждем здесь. Действительно, мы все время говорили, но я же не буду звонить – Юра, мол, приди.

-Наверное, он раньше просто вообще не хотел ни к чему примыкать, и из-за этого не приходил?

-Ну да… И потом, он занимался такими глобальными проблемами – творческого собственного наследия, какие-то пышные стихи начал писать, витиеватые такие. Он где-то там все вроде рядом с Высоцким, между Высоцким и Пушкиным. Это называется- оставить свой след в литературе. И тут он как-то оглянулся и понял, что всего этого мало. И что с этим надо завязывать, потому что действительно- мы расслабились. И те рецепторы, которые должны были улавливать вот эту людскую боль, в частности, и рок-н-рольщики, просто не работали.

-Ну у Шевчука может сыграло свою роль и то, что он, в отличие от того же Кинчева, лично видел ту же войну? И войну не одну, и как бы прекрасно понимает, что говорят тому же Кинчеву где-то там власти в Москве или Питере, а в то же время есть эта вся грязь войны, и он ее ощущал…

-Да, он общался много с этими ребятами. И конечно, много чего повидал. Но при этом у него поначалу была тоже какая-то державническая позиция. Я так помню, много его выступлений по поводу величия страны за счет своей армии… Вот как-то он эту тему почему-то продвигал.

-Видимо, «переобщался» тоже с офицерами..

-Среди его друзей были в основном военные, прошедшие Афган, Чечню. И естественно, это куча историй общих в этом кругу, и это влияние несомненное.

-Ну да получается, если человек является художником, то впитывает в себя все эти истории, и потом идет процесс накопления . В том числе и их…

-Он их полюбил всем сердцем. Этих людей. А тут он вышел и первое, что сказал – Ты знаешь, Миша, я видел в оцеплении омоновцев, с которыми был в Чечне. И я, говорит, их спросил — бить будете? Они замялись так, а кто-то из них пошутил – ну если прикажут, будем… То есть, вот они столкнулись, вот эти ребята стоят и готовы избить ни в чем не повинных граждан, но они же и герои войны. Они же и кумиры Шевчука. .. И я очень рад, что он как-то взбодрился, и просто вспомнил самого себя двадцатилетней давности. То есть важно вспомнить себя живым. Понимаешь? Это в принципе , любому художнику нужно. Вспомнить, какой ты был и посмотреть в глаза самому себе.

-Ну да, тот же Шевчук вспоминал как-то группу Чайф, попевшую на политических корпоративниках, и двадцать лет уже поющих «Поплачь о нем, пока он живой», и больше фактически ничего нового и стоящего за эти годы не написавших. В Украине подобная ситуация оказалась с группой Океан Эльзы, когда после того, как они поддержали оранжевую революцию, и тот же Вакарчук побыл даже депутатом…Поэтому и хочу спросить у Вас — наверное, очень тяжело потом сочетать это все в себе – политические какие-то вещи, и творчество…

– Да, и в общем, после того, как я пришел к этим людям, стали образовываться какие-то связи. Меня стали приглашать везде, в Объединенный гражданский фронт. И с лимоновцами я начал встречаться. Тоже много чего интересного узнал о том, что на самом деле происходит. Их там забирают пачками и мутузят в тюрьмах страшно. Дают по пять лет за то, что вывесили лозунг «Путин. Уйди сам» в приемной президента. Герои, на самом деле. Вот это действительно люди, пошедшие ради идеи… Но вписываться в структуру я , конечно, не собираюсь, у меня не возникло пока желания…

«У народа общее состояние – «Дайте еще поспать, мы уже наметили себе жизнь, у нас кредиты на двадцать лет, ипотеки, а вы тут нас будоражите»

-А вот по Вашим личным ощущениям, как художника, как человека чувствующего, вообще сейчас в Росси как – существует ли какой-то нарыв, способный перерасти во взрыв каких-то настроений, или все — таки до этого еще далеко?

-Насколько я помню, этот процесс довольно непредсказуемый и стихийный. Я все время сравниваю его ассоциативно с проблемами 1987-88 годов. Поэтому я допускаю мысль, что это все может произойти очень быстро. А может быть, и долго. И то, и другое во власти всяких мистических сочетаний. И тогда, в середине восьмидесятых, это было тоже так, что в 85-86-ом мне музыканты из соседних групп типа Аквариума говорили «Зачем ты это делаешь? Все равно, советская власть будет вечной. У них КГБ, у них танки, ты че? Это все они сами делают – перестройку эту, для вида все… Никуда коммунисты не уйдут, не волнуйся. А ты только помешаешь нам здесь работать спокойно, существовать в рамках рок-клуба». Обвиняли, да.. А через год они же говорили «Слушай, а вот ты был прав». Кто-то поверил, что изменения возможны. Не в Горбачева поверили, а что возможны изменения. В принципе, от этой веры много зависит и на персональном уровне, наверное. Как мне кажется, духовное поле человека от этого зависит, от этой веры. В то, что это возможно, но я вот прошел этот период, и я на него опираюсь. У меня этот опыт был. В один голос все — родители, все вокруг, говорили, что изменения — бред вообще полный…

-А сейчас нет ощущения усталости, что «Я уже это не потяну»?

-Периодически возникает такое ощущение. Как там у Макаревича «Бывают дни, когда опустишь руки». Но вот действительно, последний раз, когда я выходил, пятьсот человек нас было. Всего. На весь город. Демократическая колонна. На первое мая. Националисты ушли с портретами Сталина, лимоновцы присоединились к коммунистам. И тоже с портретами Сталина ушли. Их пустили по Невскому. А нас блокировали. Пятьсот человек. И у нас был один лозунг «Матвиенко (губернатор Ленинградской области – С.К.) в отставку». И все, нам не дали никуда вообще дернуться. Хотя было разрешено все. Но тут же запретили мероприятие из-за этого лозунга. Но это, с одной стороны, говорит о том, что лозунг правильный. А с другой- пятьсот человек говорит о том, что то ли люди боятся, то ли еще не готовы, то ли готовы только за коммунистическую идею выходить. То ли за что-то такое еще.. В общем, есть периодические раздражения по поводу тупости.. Ну не то, что тупости, а скажем так, народного сна. У народа общее состояние – «Дайте еще поспать, мы уже наметили себе жизнь, у нас кредиты на двадцать лет, ипотеки, а вы тут нас будоражите. Дайте еще поспать». Такое вот ощущение… И конечно те, кто случайно проснулся, они начинают внезапно понимать – те, кто попал случайно в отделение милиции, или как вот высокопоставленный мой друг один – в него просто въехал пьяный полковник ФСБ. И он со своими связями на уровне там города, уважаемый человек, известный всем директор огромной организации, ничего не смог сделать. Потому что со стороны полковника за него заступился фсбшный генерал из Москвы. А друг моего друга, влиятельный в прокурорских кругах Питера человек сказал: «Забери заявление, потому что обязательно вляпаешься. Ты будешь признан неправым, и все твои свидетели никому не нужны. Они на каждого найдут своих пятнадцать свидетелей. Причем все они будут офицеры ФСБ, которые подтвердят, что он не был пьян. И будешь ты виноват. Забери заявление, иначе тебе же придется ему еще и деньги платить». Хотя у него была куча свидетелей, обычных людей. Вот когда человек с этим сталкивается лично, тут у него и начинается поворачиваться что-то в другую сторону. И все больше и больше людей так. Я надеюсь на это. Должна быть критическая масса. Нужны эти три процента активных. Остальные никогда не делают погоды, и всегда будет все понятно. Эта вот инертная масса всегда была и будет, но вот эти три процента активных людей, которые бы вместе сообща высказались резко о необходимости изменений… Вот этого пока не хватает. И в этом вся проблема. Умных по домам полно. Но как только доходит до выхода на улицу, чтобы защитить, высказать свою гражданскую позицию, они говорят «Смысла нет. Ну вот что ты изменишь?» . Им говоришь -«Когда нас будет пятьдесят тысяч, тогда и изменим» . Отвечают « Все равно вас там двести человек». ..

Сергей КУЗИН, для «ОРД»

В тему: 

Текст песни “Твой папа – фашист”:

Не говори мне о том, что он добр,
Не говори мне о том, что он любит свободу…
Я видел его глаза – их трудно любить.
А твоя любовь – это страх!
Ты боишься попасть в число неугодных,
Ты знаешь – он может прогнать, он может убить!

Твой папа – фашист!
Не смотри на меня так,
Я знаю точно – просто фашист!
Не смотри на меня так…

Быть может, он просто жесток,
Быть может, ему не знаком Шопенгауэр,
Но воля и власть – это все, что в нем есть.
И я не пойду за ним!
Я вижу плоды могучих иллюзий…
Мне нужен свой свет, мне нужен свой крест!

Твой папа – фашист!
Не смотри на меня так,
Я знаю точно – просто фашист!
Не смотри на меня так…

И дело совсем не в цвете знамен –
Он может себя называть кем угодно,
Но слово умрет, если руки в крови…
И я сам не люблю ярлыков,
Но симптомы болезни слишком известны:
Пока он там, наверху, – он будет давить!

Твой папа – фашист!
Не смотри на меня так,
Я знаю точно – просто фашист!

Есть идеи, покрытые пылью,
Есть – одетые в сталь…
Что в них – не так уж важно,
Гораздо важнее – кто за ними встал!

Не говори мне о том, что он добр,
Не говори мне о том, что он любит свободу…
Я видел его друзей – их трудно любить.
А твоя любовь – это страх!
Ты боишься попасть в число неугодных,
Ты знаешь – он может прогнать, он может убить!

Твой папа – фашист!
Не смотри на меня так,
Я знаю точно – просто фашист!
Не смотри на меня так…

Мой папа – фашист!
Твой папа – фашист!

Наш папа – фашист!
Не смотри на меня так…