ВОРЫ В ЗАКОНЕ:
ФЕНОМЕН ИЛИ ВЫВДУМКА?
Работу над этой книгой я начал еще в 2000 году. То есть, сразу после своей,
так сказать, отставки. Материала по теме организованной преступности в
Украине было больше чем достаточно. Вот и появилось жедание поделиться
своими выводами по этому поводу с обширной читательской аудиторией.
Но прежде чем приступить к работе, пришлось решить самую банальную
авторскую проблему — с чего начать и в какой форме излагать содержание
книги?
Несмотря на то, что эти вопросы предполагали определенную долю творческих
мук, ответ на них я нашел достаточно скоро. А точнее, после того, как
сделал первые наработки книги и решил показать их людям, компетентным в
интересующей меня теме. Таких знакомых у меня было несколько и все они
придерживались самых различных точек зрения. Одни из них утверждали, что
проблемы организованной преступности, как таковой, сегодня в Украине не
существует. Раньше, да, были в Украине и “воры в законе” , и достаточно
серьезные криминальные авторитеты. А сейчас все это под натиском
государственной власти сломано и не представляет чего-то значимого.
Другие утверждали тоже самое, но с одним существенным дополнением — да,
действительно в настоящее время в Украине проблема организованной
преступности контролируется правоохранительными органами полностью. Но
только не для укрепления законности, а с целью получения возможностей
использовать бандюков для установления в Украине жесткой тоталитарной власти.
Как видите, точки зрения в чем-то похожие в отношении контроля
организованной преступности, но диаметрально противоположны в политическом
смысле. Из-за чего и пришлось ломать голову над оценками обеих. И так до тех
пор, пока однажды я не пришел к довольно таки смелому выводу — абсолютно все
высказанные по данной проблеме точки зрения необходимо учитывать, но в
работе опираться только на свою. А для того, чтобы она была более или менее
объективной, о проблеме мафии в Украине необходимо рассуждать исходя из
собственного участия в каких-то событиях, но не опираться на общеизвестную
информацию и ее анализ с использованием чьего-то мнения.
Тут же хочу отметить, что такой подход не только к изложению содержания
книги, но также и к изучению проблемы, давал сразу несколько приоритетов.
Ведь толи дело что-то доказывать, опираясь пусть и на авторитетное, но все
же мнение со стороны. А другое, если в ответ на критику или не согласие
ты имеешь возможность заявить — да что вы можете говорить о тех же “ворах в
законе” или их “понятиях”, если с этими “ворами” вы ни разу не сталкивались?
Что значит все это по сравнению с вариантом получить информацию об этом
преступном клане пообщавшись с его представителями вживую. Да при том, не в
форме официального интервью, а так сказать, негласно, что сулит возможностью
получения интересного материала и тут же риском. Попробуй переживи этот
риск, почувствуй опасность от этого общения, а тогда делай выводы.
Так и решил, но с одним уточнением. Такой подход к своей работе появился у
меня не в результате цели, а можно сказать случайно. А еще точнее, после
того, как мне действительно пришлось столкнуться с этой преступной
номинацией и пережить после этого огромную массу острых ощущений.
Впринцине, о криминальном клане “воров в законе” я слышал много, как много
и читал в виду особой их популярности последнего времени. Но что бы
столкнуться с “ворами” вживую, да при том на свободе, а не в клетке, это
произошло только в 1998. Именно тогда мне удалось побывать на похоронах
одного из патриархов “воровского” движения не только Украины, но и всего СНГ
“вора в законе” Васи Коржа. То есть, Василия Кочева, уроженца Харьковской
области, отсидевшего в общей сложности за совершение различных преступлений
более двадцати лет, начиная еще со времен сталинского тоталитаризма. И тут
же, активного участника формирования в СССР не только “воровского” клана, но
и целой преступной идеологии. За что Василий Кочев, он же “вор в законе”
Вася Корж, считался одним из лидеров организованной преступности в масштабах
СНГ. Это и обусловило то, что на его похороны съехались наиболее
авторитетные криминальные авторитеты со всех республик бывшего СССР, в
недрах которого и появился этот преступный феномен — “воры в законе”
“Воры в законе”, “положенцы” и авторитеты. Первые основоположники
преступной идеологии, заявившие в начале двадцатого века о своей преступной
сути в рамках преступного закона. Заявившие открыто, не стесняясь того, что
таким образом они противопоставили весь уголовный люд остальному
человечеству, независимо от убеждений и желаний этого человечества. В
результате этого материалисты и идеалисты, коммунисты, капиталисты,
христиане оказались в рамках людской общности с одной стороны. А воры,
грабители, насильники и убийцы, с другой. Суть же этой новой идеологии
состояла в следующих принципах.
“Вор в законе” и другие преступники, согласившиеся с преступной
идеологией “воров”, не должны иметь социальных контактов с обществом. “Вор”
стоит вне жизни государственных и общественных институтов, из-за чего не
должен служить в армии, сотрудничать с властями, являться членом
политических партий и движений. По своим убеждениям “вор” стоит выше
богатства, из-за чего уют и роскошь для него не являются смыслом жизни.
“Вор” всего лишь пользуется этим, обладая духовной властью над обществом
обычных людей, которое созидает материальные ценности. Он обязан обладать
этой невидимой общественной властью. По этой причине “вор” не должен
работать и заниматься легальным бизнесом. Труд для “вора” считается позором
и “падлой”, а значит, отступничеством от преступной идеологии, называемой
“понятиями”. “Вор” считает других людей овцами, обреченными на заклание и
угнетенными их кастой сильных и властных. Членов же этой касты они называют
братьями, равными друг другу. Поэтому “вор” обязан быть взаимно честным по
отношению к другим братьям. В отношениях между собой “воры” должны
руководствоваться принципами взаимовыручки, и не подрывать авторитет друг
друга. Кроме этого, “вор в законе” должен быть всегда уверен в себе, смел,
решителен, беспощаден, терпелив к боли и страданиям, что и дает ему право
властвовать над овцами людского стада. Так должны жить все, кто занимается
преступной деятельностью, определили “воры”. За предательство и
отступничество — смерть. Поэтому, мы не зависим от вас, а властвуем вами,
сообщили обществу остальные преступники, согласившиеся с “ворами”. Властвуем
без революций, выборов и согласия с вашей стороны, потому что мы — “воры”.
Всего лишь из-за этого и не более.
“Человек ест птицу, птица ест мошку, а мошка ест еще что-нибудь. И
человек ест птицу не потому, что он зол на нее, а потому, что ему есть
хочется. И птица не думает, каково мошке, а думает только, что ей нужно. Так
и все. Один ловит человека. Другой судит и в тюрьму сажает того человека,
который ему ничего дурного не сделал. Третий кого-то жизни лишает. Никто, ни
на кого ни зол, а просто всякому есть хочется. Всякий себе пропитание, как
может, добывает. Это и называется борьбой за существование”.
Так, задолго до появления “воров в законе”, объяснил главный
принцип преступной идеологии известный на Украине в начале двадцатого века
громила и убийца Полуляхов. Объяснил, ознакомившись в камере смертников с
обезьяним учением Дарвина. Объяснил, как бы ответив на вопрос, как должны
строить свои отношения люди, произошедшие от обезьяны, а не созданные по
образу и подобию Бога. Оказывается по законам звериной стаи — путем насилия
и убийств друг друга, что впоследствии постеснялись признать интеллигентики
коммунистического толка. Сначала они. Затем диктаторы, считающие, что
классовое убийство — это не преступление. Ведь общество, которое они строили
произошло от обезьян. И заповедь Бога “не убий”, этим обществом была
отвергнута, из-за его идейно животного начала. Этим-то и объясняется, так
называемый, феномен “воров в законе” СССР, которые, обнаружив этот звериный
смысл общественных отношений созданного коммунистами государства, решили
выделиться из этого общества правдой. Мы — преступники без всяких красивых
приукрасок. Мы — преступники, поэтому не будем морочить голову себе и людям
какими-то классовыми теориями. А, исходя из этого, разбой, мы будем называть
разбоем, а не экспроприацией. Убийство — убийством, а не репрессиями. А
собственную власть не выдуманной диктатурой пролетариата, а диктатурой
насилия, во главе которой стоят “воры в законе”. То есть, преступники,
обладающие законной преступной властью. Так будет честнее, из-за чего мы и
выше всех остальных с учетом того, что не боимся смотреть в глаза правде,
вынесли свой заключительный вердикт “воры”.
Время, как и люди. А люди, как и время, тоже меняются и
преображаются. Кто-то из них из поколения в поколение становится лучше,
добрее, человечнее. А кто-то совершенствует зло, которое несет в себе,
оттачивая до верха цинизма. Почему этот мир так обустроен и откуда берет
свое начало присущая для него постоянная конфронтация добра и зла, думали
многие. И те, кто хотел избавить этот мир от зла. И те, кто стремился
сделать зло незыблимым. Если же попытаться подумать над этим вопросом еще
раз, стараясь понять первоначальный смысл того, что сейчас называется
организованной преступностью, то можно сказать следующее.
Рассматривая различные идеологические объяснения зарождения
преступной идеи в общечеловеческих масштабах, можно определить, что здесь
явные приоритеты по сравнению с другими идеологиями имеет христианство. Все
человеческие выдумки о происхождении людей от обезьяны или из полена,
которое обработал какой-нибудь папа Карло, преступность констатируют,
описывают. Но не отвечают в полном объеме на главный вопрос — почему же, все
таки, часть человеческого общества без особых раздумий и душевных
переживаний решается на насилие, и впадает в грех?
Христианство это объясняет тем, что земное человечество, исходя из его
духовной сути, делится на две части — дети Божии и плевел, который
воспроизвел диавол. Так вот, люди, произошедшие от Бога, изначально наделены
комплексом духовности, который есть основой совести, нравственности и
морали, не позволяющие человеку чисто психологически залезть, к примеру, в
карман ближнего своего. Сыны же лукавого этого комплекса лишены, вследствие
чего, даже убийство для них является самой обычной ерундой, что впервые и
доказал Каин.
Кстати, очень близок к этому выводу итальянский психиатр Чезаре
Ломброзо, хотя его точка зрения по этому поводу Советской криминологией была
признана чуть ли не идиотизмом. Так вот, в ходе своих исследований Ломброзо
установил, что закоренелые преступники, в отличие от других людей, не так
болезненно переносят боль, более сексуально возбудимы, больше зависят от
чувства голода и так далее. Но главное, после того, как этот ученый взвесил
мозг нескольких преступников убийц, он определил, что его вес на 30 граммов
меньше, чем мозг обычного человека. Отсюда Ломброзо и пришел к заключению,
что преступник -это особый тип человека, созданный самой природой для
наличия негатива в нашей жизни,что полностью совпадает с выводами по этому
поводу христианства. Но, только с уточнением того, что за спиной всех
преступников стоят невидимые духовные силы зла, олицетворяющие собой сатану.
Но можно ли такое заключение о сути преступников назвать
однозначным?
Конечно же, нет, если вспомнить о том, что очень часто преступления
совершаются людьми вполне нормальными и даже добрыми. Объясняется это,
прежде всего, тем, что такие нормальные люди могут попасть в какие-то
экстремальные жизненные ситуации. Или под влияние людей ненормальных. А тем
более, под воздействие духа зла и бредовых идей, за которыми этот дух стоит,
из-за чего они и идут на совершение преступления. Об этом говорит Библия.
Это же утверждает и Достоевский, учитывая, что его преступник Раскольников
убил старуху процентщицу совсем не из-за денег. А в результате собственных
мучений над ответом на очень интересный вопрос — кто он? Вошь, или человек?
Вошь, которая обязана смириться с установленными кем-то в этой жизни
законами? Или человек, способный эти законы ломать и решать по-своему, кто
достоин уважения и благ, а кто, смерти. Человек, решил Раскольников, и для
собственного самоутверждения в этом выводе пошел на убийство. Но был обманут
злом, в результате чего оказался на каторге и тут же столкнулся с
отчуждением человеческой морали в кастовом делении, где главную роль играла
физическая сила, жестокость и подлость.
Таких каст на каторгах того времени было четыре. Это, “иваны”, “храпы”,
“игроки” и “шпанка”. Самым сильным объединением среди этих каст было
объединение “иванов”, в которое входили осужденные за убийства, грабежи и
особо тяжкие преступления. Члены этой касты отличались особой жестокостью и
наглостью по отношению к другим осужденным. А главное, считали себя
хозяевами каторги, в виду того, что находились здесь подолгу, отбывая даже
пожизненные заключения. После “иванов” в кастовом делении каторг шли
“храпы”. Или, как их еще называли, “глоты”. Эта категория осужденных была
наиболее хитрой и коварной, хотя физически и менее сильной, чем “иваны”. По
этой причине “храпы” на каторге, в своих стремлениях занять приличное место
под солнцем, постоянно занимались тем, что в современном уголовном мире
называется “мутней”. Они провоцировали между каторжанами конфликты с целью
устранения своих врагов, и дележа каторжанского продовольственного пайка в
свою пользу. При том, добивались своего “храпы” только чужими руками, без
непосредственного участия в безпределе “иванов”, которых они часто просто
использовали. За “храпами” следовали “игроки”. Эта каста состояла из
карточных шулеров и мошенников, но менее искусных, чем “храпы”, в
организации именно каторжанских склок. “Игроки” были ассами афер в условиях
свободной жизни. Но на каторге они проявляли безволие с основой на трусости,
из-за чего и стали третьими в каторжанской табели о рангах.
И последней кастой каторг российской империи была, так называемая,
“шпанка”. Эта каста являлась самой массовой и угнетенной, так как в нее
входили лица, осужденные за совершение незначительных преступлений. Обычно
это были простые крестьяне, которые сели за воровство или другие провинности
перед барином. По этой причине на каторге они находились недолго, из-за чего
их еще называли кастой “от сохи на время”.
Здесь же следует отметить только, что члены этих каст не были связаны друг
с другом какими-то установленными законами в отношениях каторжан или другими
обязательствами. По каким-то невидимым, скорее всего, духовным законам зла,
каторга в те годы еще разделялась на отдельные преступные кланы. Но единой
концепсии этого деления у уголовников еще не было, из-за чего даже
объединенные одной кастой, они жили порознь. Просто вновь прибывшего
каторжанина тут же определяли, исходя из его личных качеств, то ли в
“храпы”, то ли в “шпанку”, на чем, собственно, это дело и заканчивалось.
Со временем же, уже в начале двадцатого века, эта картина, в организации
каторги стала меняться. Основоположниками этих изменений были каторжане из
касты “игроков”. Именно они еще в те времена, ставшие историей, начали
создавать первые организованные преступные группы. Будучи образованнее и
умнее других осужденных, “игроки” для начала сближались друг с другом. А
позднее, стали возглавлять целые группы преступников, состоящие, в основном,
из их телохранителей. Этих телохранителей “игроки” набирали из “иванов”,
которые на это охотно соглашались. Все дело в том, что стремясь облегчить
собственное существование, “игроки” даже на каторге организовывали различные
турниры по азартным играм, а также занимались обычным “дуриловом” других
каторжан. Вследствие этого, часто “игроки” обладали приличными суммами
денег, а то и просто хорошим “харчем”. Все это, естественно, нуждалось в
защите, для чего “иваны” и нанимались. В таком своеобразном становлении
“игроков”, как лидеров каторги, со временем дело дошло до того, что у них
появились собственные рабы. Этими рабами становились каторжане, которые не
имели возможности рассчитаться с “игроками” по карточным долгам, из-за чего
добровольно меняли смертный приговор на рабство в прямом смысле этого слова.
Обнаружив явное лидерство “игроков”, в последствие к ним примкнули и
“храпы”. У них ведь тоже были неплохие мозги. Но главное, чисто воровское
интуитивное чутье, поскольку основу “храпов” составляли именно воры. Еще
позже такие первые преступные объединения стали возглавлять “авторитеты”,
выдвинувшиеся из наиболее дерзких и умных уголовников. Эти авторитеты были
выходцами из самых различных каст и добивались единоличного лидерства только
из-за своих организаторских и умственных способностей. Другими словами,
первыми авторитетами каторг становились действительно сильные и волевые
личности, способные повести за собой остальных.
Таким образом, еще в начале двадцатого века на Российских каторгах
произошло разделение содержащихся здесь осужденных на два лагеря. Один,
состоящий из преступников-профессионалов. И другой, из каторжан ставших на
преступный путь в силу неудачных жизненных обстоятельств или по пьяной
лавочке. Здесь же необходимо отметить и то, что параллельно с этим
разделением на каторгах шла активная социальная ротация преступников. Одни
из них часто скатывались из “иванов” в “шпанку”. Другие, наоборот, из
“шпанки” переходили в другие преступные сословия, после обнаружения их
преступных наклонностей. Вся эта ротация абсолютно не зависела от
социального происхождения каторжан в их свободной жизни. Поэтому среди
“игроков” и “храпов” можно было обнаружить, как дворян с мещанами, так и
полностью безграмотных крестьян. Точно так же, как в среде “шпанки” томились
под гнетом других осужденных, не только “от сохи на время”, но также и
богатые купцы, а то и аристократы из светских салонов.
Отсюда еще раз напрашивается вывод — профессиональные преступники являют
собой своеобразную категорию рода людского и тяготеют друг к другу, из-за
единого природного начала. Остальных людей они ненавидят, стараясь сделать
из них рабов, обеспечивающих их аморальный образ жизни. В начале на каторге,
а затем и в условиях свободной жизни. Ведь преступники, вкусившие каторжной
жизни с ее представлением и пониманием социального обустройства мира, рано
или поздно возвращались на свободу, принося с собой преступное
мировоззрение, которое утверждали в мозгах окружающих их людей. Утверждали
за счет своего авторитета каторжан и сильной воли, основанной на коварстве,
воспитанной в условиях каторжного выживания.
Однако на свободе кастовое деление преступного мира уголовники Российской
империи во многом изменили. Здесь они сосредоточили свое внимание не на
социальном типе преступника, а на его преступной специализации. Такие
специализации уголовники стали называть “мастями”. И насчитывалось этих
“мастей” в те годы с добрый десяток, начиная с воровских, в виде
“медвежатников”, “домушников” и так далее. Продолжая “фармазонщиками”,
“бакланами” и “мокрушниками”. И заканчивая “иванами, не помнящими родства”.
То есть, профессиональными бродягами.
Но даже при таком новом подходе в разделении первоосновы преступной
инфраструктуры, равенства в преступной среде у российских уголовников не
было. Причина этого явления была в том, что одни преступные “масти” в
уголовном мире тех лет уважались больше, а другие, меньше. Так, “громил”,
которыми именовались грабители, просто боялись. А значит и оказывали им
всеобщее почитание. “Медвежатников” и “карманников” уважали за преступный
профессионализм. А “фармазонщиков” и “шулеров”, за их изворотливый ум.
Вследствие этого, авторитетам позволялось быть судьями в конфликтах, которые
касались не только материальных, но и личностных отношений между
уголовниками. В результате этого, со временем, такие уважаемые преступники
вольно или невольно стали объединять вокруг себя первые преступные
группировки. Например, известный по тем временам одесский шулер и мошенник
Саша Черный, создал таким образом целый преступный синдикат карточных
игроков и других аферистов. Он был не только идейным лидером преступников,
но также и организатором совершаемых ими преступлений. Такая организованная
деятельность мошенников имела грандиозный успех, из-за чего их доходы резко
увеличились. О том, насколько был силен в этом смысле Саша Черный, вы можете
судить из того факта, что перед самой революцией он провел широкомасштабную
карточную аферу в Петербурге, где максимально использовал свои возможности.
В этой афере участвовало одновременно около ста одесских игроков. Для этой
игры, в Питер из Одессы, был отправлен вагон, забитый крапленными картами. И
теперь представьте, какими грандиозными были результаты этой большой игры,
после которой игроки, возвратившись в Одессу, устроили целый праздник для
всех блатных города. После этого кутежа многие одесские преступники
обнаружили выгодность совместной преступной деятельности, из-за чего и стали
все чаще объединяться в преступные сообщества, исходя из вида преступной
специализации. Ближе к семнадцатому году процесс объединения Одесского жулья
достиг общегосударственных масштабов. К этому времени малые преступные
группы самых различных “мастей” все чаще стали соединяться в более крупные
синдикаты. Все это привело к тому, что вскоре все одесские преступники
объединились в единый монолит, который единолично возглавляли в разное время
различные лидеры. Наиболее известным из них был Мишка-японщик, который в
Одессе достиг такого уровня, что после революции предложил Советской власти
поставить под ружье абсолютно всех одесских жуликов, для помощи в борьбе с
“белыми”. Помощи, естественно, не бескорыстной, а в обмен на будущую
безнаказанность.
Объединившись в единую преступную организацию, бандиты захлестнули Одессу
абсолютным “беспределом”. Уровень их силы дошел до того, что того же
Японщика стал бояться даже Одесский градоначальник. Вследствие этого
одесситы подмяли под себя весь южный регион Украины. А иногда даже
вмешивались в преступную жизнь Петербурга. Так, например, в 17-м году они
оккупировали целый пассажирский железнодорожный состав и отравились на
разборку с питерскими бандитами. Прибыв в город на Неве, одесситы устроили
здесь такую резню, что привели в восторг Питерское ЧК, ломавшее голову над
тем, как обуздать столичных уголовников. Так что, как видите, начинать
разговор об организованной преступности в Украине нужно не с позавчерашнего
дня, а со времен Октябрьской революции, чему одесский клан является ярким
доказательством.
Неизвестно в каком бы русле процесс развития организованной преступности в
Украине протекал бы в дальнейшем, если бы не Революция 17-го года. А точнее,
неустановленные в масштабах образовавшегося СССР жесткий диктат власти,
который принято называть периодом репрессий и тоталитаризма Сталинского
режима. В результате этого диктата, сразу же после окончания нэпмановского
эксперимента, в Сибирские лагеря созданного ГУЛАГА, со всей территории Союза
братских Республик огромным потоком потекли миллионы советских граждан.
Основную массу этого потока составляли “политические” да безвинно
репрессированные, ставшие первыми жертвами строительства общности нового
обезьяньего типа. Но много среди осужденных было и откровенного уголовного
элемента. С каждым годом репрессии ряды советских уголовников на свободе
редели все больше и больше. А вот на зонах, к началу 30-х годов, их
насобиралось столько, что позволяло говорить о создании в лагерях огромного
преступного сообщества. В результате этого, в преступной клоаке,
искусственно созданной новыми властями, началось физическое истребление не
только “политических” и репрессированных мужиков. Но также и уголовников,
которые в зонах просто пожирали друг друга, как пауки, собранные в одну
банку. Новая власть этой проблеме не придавала особого значения, заботясь в
вопросе о содержании осужденных только лишь выполнением ими производственных
норм на зековских стройках типа Беломор-канала. Более того, в условиях
постоянного голода даже граждан СССР, живущих на свободе, руководство
управления лагерей с целью уменьшения числа осужденных, время от времени их
отстреливало или просто топило вместе с баржами в водах Белого моря. Поэтому
самоисстребление зеков в результате поножовщины руководство НКВД не
волновало вовсе, а во многом даже устраивало.
Но не устраивала такая ситуация самих осужденных. В особенности тех из них,
которые имели мозги для понимания того, что подобная анархия и лагерный
беспредел для них ничем хорошим не закончится. Вследствие этого, во многих
лагерях Союза в начале 30-х годов все чаще стали появляться осужденные,
открыто заявлявшие о том, что с беспределом пора кончать. В силу же
актуальности лагерного вопроса о жизни и смерти, такие осужденные рано или
поздно становились лидерами преступного сообщества, собранного в лагерях со
всей Руси-матушки, вокруг которых группировались зеки, нуждающиеся в защите
от более сильных и дерзких уголовников. Здесь же надо отметить и тот факт,
что в отличие от России-каторжанской Россия-лагерная не делилась на
устоявшиеся каторжанские касты царских времен в советских лагерях больше не
было “иванок” и “шпанок”. Их место заняли масти преступников, которые
появились в преступном мире России на свободе. Такое деление советских
осужденных, в их лагерной жизни, в отличие от каторжанских кланов,
формировало в лагерях отдельные группировки зеков, близких к друг другу по
их преступному ремеслу. Поэтому, если в России-каторжанской к каждому
отдельно взятому “храпу” было наплевать на то, как живет рядом с ним точно
такой же “храп”, то в России-лагерной, объединяющейся в группы “карманники”
или “фармазонщики”, заботились о членах своих группировок. И, естественно, в
случае наезда со стороны других зеков тут же ощетинивались единым
коллективом, способным противостоять пусть даже и физически сильному, но
одинокому противнику.
После того, как лагеря были поделены на группировки различных мастей, у
зеков возникла следующая проблема. Какая масть имеет право на монопольную
власть в масштабах одного лагеря? Проблема вполне логичная, которую
советские уголовники решали по-разному, в зависимости от количественного
состава их группировок. Так, в одних лагерях бал правили масти воровского
происхождения. В других — бродяги. Но одинаковой чертой властного разделения
для всех лагерей было то, что вне этой власти оставались авторитетные
бандиты, склонные к личному диктату по причине собственной силы. Другими
словами, при формировании преступной иерархии в те годы преобладало понятие
общности, а не личности. Вследствие этого зековская междоусобица в советских
лагерях к середине 30-х годов усилилась, но в отличие от недавнего прошлого,
уже имело направленных характер. Все это закончилось тем, что в конце
концов, мир уголовной преступности советских лагерей разделился на 2 части.
Одна из них, состоявшая из воров и бродяг, тяготела к какому-то порядку и
принципам в отношениях между преступниками. Другая, к беспределу силы и
анархии. Первую все чаще во всех лагерях стали называть ворами. Вторую, в
которую входила самое различное преступное отребье, “блатными”. Естественно,
такое противостояние между появившимися в лагерях объединениях вылилось в
целую войну за власть в уголовной империи ГУЛАГА. Войну, победителем из
которой вышло объединение воров. Во многом причину их победы обусловил тот
факт, что воры со своей идеей наведения порядка пришлись по душе лагерным
мужикам. Тем простым мужикам, огромная масса которых до определенного
времени сохраняла нейтралитет в этой развернувшейся бойне между
уголовниками. Но которая в последствии потянулась к ворам, став их же опорой
в борьбе с другими “урками”. Лидерами воров в то время были уголовники с
довольно своеобразной преступной психологией, располагающей к себе чисто по
человечески. Они были принципиальны, справедливы, очень часто умны. В
лагерях их уважали за преступное прошлое еще со врем самодержавия. Некоторые
из них пользовались огромным авторитетом, накопленным за десятилетия
преступной деятельности. Однако, во времена начавшегося в лагерях беспредела
“урок” этот контингент отмежевался от них стеной.
В чем же была причини такого раскола на этот раз общей уголовной массы
советских зеков?
Опять таки, внутренняя суть самих преступников. У одних из них в душах не
было ничего святого, из-за чего иногда они доходили до откровенного
людоедства. У других, человеческое начало присутствовало, хотя и было
спрятано под целым ворохом совершенных ими, порой даже самых жестоких,
преступлений. В основном это были крепкие русские мужики, а иногда и мещане,
которые как-то не выдержав тяжести социальной жизни России конца ХІХ-го века
становились на преступную стезю. Все тот же психологизм Раскольникова, но из
простой народной русской среды. А попав хоть однажды в царскую тюрьму, такие
мужики тут же пропитывались духом царившего здесь криминалитета, в
результате чего со временем становились закоренелыми преступниками. Таким
образом, они мстили обществу за собственное унижение, не разбирая при этом
политических причин этого унижения. Просто мстили и все, занимаясь насилием
по отношению к любому его представителю, включая сюда и своих же собратьев
крестьян по прежней законной жизни. Но мстили, руководствуясь хоть какими-то
принципами. Например, такие преступники не трогали многодетные семьи и даже
купцов, имеющих положительную общественную репутацию. И наоборот, с особой
жестокостью нападали на тех, о ком народная молва судачила, как о негодяе и
проходимце.
Кстати, такой вот социальный казус, а точнее недостаток в борьбе с
преступностью тех лет, обнаруживали многие известные русские юристы.
Например, еще в 1832 году царский тюремный ревизор Апраксин в своих
заметках, составленных после посещения тюрьмы Новгорода, отметил: “Убийцы и
самых гнусных пороков люди содержатся на одних нарах с осужденными за
неважные проступки. Факт недопустим из-за тлетворного влияния на оных”.
Впоследствии же в 1878 году Министр юстиции Муравьев, что русская каторга
способствует развитию преступности, в виду того, что даже случайный арестант
выходит из нее испорченным и беспощадным. Выходит и постепенно привыкает к
преступному образу жизни, даже не смотря на свое нормальное человеческое
начало.
После своего прибытия на этот раз не на каторгу, а в лагерь, такие
преступники, как остальные советские зеки, сталкивались здесь с нарастающим
“беспределом” уголовников без всяких идей. Эта ситуация вызвала потребность
противодействия, что и положило начало процессу формирования в лагерях
советского союза преступного государства. При том именно государства, если
учесть то, что начавшаяся в советских зонах война за власть, закончилась
созданием законодательной базы, регламентирующей существование преступного
сообщества. По этому поводу, конечно же, невозможно утверждать, что эта
база, которую уголовники назвали “понятиями” была создана за один день
какой-нибудь инициативной группой преступников. Нет, все это являлось
логическим следствием развития советской преступности в зонах ГУЛАГа на
протяжении какого-то промежутка времени. А логическим по той причине, что
осужденные преступники, предоставленные законной властью сами себе без
всякого присмотра со стороны государства, оказались вне человеческого
закона, оставаясь при это людьми. А значит, природно тяготели к
организованному образу жизни, где главную роль играет разум и человеческие
чувства, но не животный инстинкт. Вследствие этого, будучи отвергнутыми
государством, советские осужденные создали государство свое, воровское,
организаторами которого стало появившееся в советских лагерях, новая масть —
“воры в законе”. Воры, совсем не потому, что изначально ее основу составляли
масти воровского происхождения, как принято считать в нашем обществе. В
данном случае слово “вор” отображало не специализацию преступника, а его
идейную приверженность к преступному образу жизни. То есть, желание
преступника принадлежать к “ворам”, с учетом того, что на Руси еще со времен
древности “ворами” называли всех преступников абсолютно, включая сюда даже
цареубийц. И при этом, к преступникам, которые живут “по понятиям” или
законам, регламентирующим их образ жизни. Регламентирующим абсолютно во
всем. В отношениях преступников к жизни и обычному обществу, к богатству, к
властям, друг к другу. И даже к вопросам культуры и внешнего поведения. Все
это первых “воров в законе” выгодно отличало от преступников других
“мастей”, из-за чего сразу же после образования их масти “воры” заняли
позицию лидерства в масштабах всего преступного мира СССР. А добившись
такого положения, они были вынуждены регламентировать жизнь преступников
теперь уже других “мастей”, что значило, возглавить, созданное таким хитрым
образом, собственное государство. Регламентировать сначала в лагерях. А в
конце тридцатых годов и на свободе, с учетом того, что к этому времени
освободившиеся уголовники принесли с собой и распространили идею
организованной преступной деятельности в условиях их свободной жизни.
Сама же структура созданного ими воровского государства имела следующий
характер. Во главе этой преступной пирамиды, естественно, стояли ее
создатели — “воры в законе”. Это была отдельная каста преступников, которая
следила за соблюдением выработанных ею законов и тут же являлась судьями. Но
это не значило, что “воры в законе” не занимались преступной деятельностью.
Нет, как и остальные преступники, они совершали преступления, при том не в
одиночку, а в составе групп, которые создавали. Вследствие этого, вокруг
каждого “вора” группировалось целое объединение преступников. Во главе этого
объединения стоял “вор в законе”. Далее шел “положенец”. То есть,
преступник, претендующий на звание “вора”, но пока проходивший “воровскую”
стажировку. Далее три-четыре боевика, выполняющие функцию силовой структуры.
После этого следовала, так называемая, “пристяж вора”. То есть, самые
различные преступники, являющиеся исполнителями организованных “ворами”
преступлений. И, в конце-концов, под каждым “вором” ходило определенное
количество “шестерок”, выполняющих самые различные “мелочевные” функции.
Внутри “воровской масти” был принцип абсолютной демократии, из-за чего все
свои проблемы “воры” решали на сходках путем голосования. Но тем не менее,
часть “воров” пользовалась определенными привилегиями. Эту часть составлял
“воровской” совет, в который входило несколько наиболее уважаемых “воров”,
один из которых был хранителем “воровского общака”. То есть, казны, в
которую делали взносы не только “воры”, но и другие преступники, считавшие
себя гражданами созданного ими государства.
Далее в преступном сообществе шли другие “масти”, не принадлежавшие к
“ворам”. Наиболее приближенными к “воровскому” клану считались “масти”
высоко профессиональных преступников. Ими были воры в прямом смысле этого
слова, обладающие высоким преступным мастерством. А также наиболее дерзкие
бандиты, занимавшиеся разбоем и грабежами. Следующую ступень преступной
иерархии занимали “масти”, определяющие жизненные убеждения преступников. К
ним относились “бродяги”, ”де
