Кажется, и до беларусов начинает доходить. IT-шник Андрей Зельцер на днях ответил огнем из охотничьего ружья на вторжение в его квартиру КГБ-шников, выломавших перед тем дверь. Один из чекистов сдох впоследствии от ран в госпитале. Теперь в Беларуси шквал арестов за положительные комментарии в соцсетях о подвиге Зельцера. Истерика на российских пропагандистских телепомойках. Но, как видим, всё оказалось не зря: хотя бы один человек на всю Беларусь оказался с правильными рефлексами – и какую мощную информационную волну это подняло!..
В России тем временем тоже начинает слегка нагреваться. В ночь на первое октября неизвестный, как передает Интерфакс, бросил две бутылки с зажигательной смесью в двери здания правительства Мурманской области. В результате обгорела дверь одного из подъездов в здании и пострадал охранник. Как именно пострадал – не уточняется.
И, в общем-то, это даже не первый раз. «Грани.ру» добавляют к этой новости воспоминания о прежних похожих событиях: «Так, в марте 2019 года в Красноярске были арестованы три человека, которые, по данным МВД, подожгли мэрию, а через два месяца неизвестный бросил коктейль Молотова в здание областного правительства в Саратове».
Будет ли эта тенденция расти и расширяться? От этого непосредственно зависит будущее и России, и Беларуси, а опосредованно – и всего мира. От того, смогут ли немногочисленные смельчаки ценой своих жизней или как минимум свободы зажечь тот пожар, в огне которого сгорят кровавые тоталитарные диктатуры…
Увы, пока что все это остается только отдельными яркими вспышками, оттеняемыми немедленно усиливающейся пропагандистской истерикой центральных каналов и массовыми репрессиями.
Соловьев, главный путинский телепропагандист, возмущенно проповедует с экрана, что, мол, убить сотрудника КГБ – это взять большой грех на душу и что, мол, никто на Зельцера не нападал, ни от кого он не защищался, стрелял как бы вообще непонятно зачем, а надо было всего-то – открыть дверь и сдаться…
Ну да, сдаться – и сесть лет на десять в лукашенковские лагеря, в жуткие условия, пройдя еще перед тем пыточное следствие. И какой, скажите на милость, грех в том, чтобы убить опричного пса режима, одного из карателей, пыточников, душегубов, да к тому же – отпрыска КГБ-шной же семейки, мамаша которого работает в той же гэбухе на высоком посту?
Абсолютно никакого. Наоборот, это настоящий подвиг. Зельцер – герой, когда-нибудь на освобожденной от тирании беларусской земле ему поставят памятник.
А они – опричники, охранители и каратели – так и будут вести свою войну, именно такую тактику и будут использовать, и надо быть к ней готовыми. С одной стороны – массовые репрессии за слова, уголовные дела за «оправдание терроризма» в соцсетях, – как уже три года заводят они эти дела за любые, кроме чисто ругательных, отзывы о подвиге Михаила Жлобицкого, 31.10.2018 взорвавшего себя в приемной архангельского УФСБ в знак протеста против фабрикации чекистами уголовных дел и пыток политзаключенных, – прежде всего по громкому тогда делу «Сети». Сам Жлобицкий погиб, трое чекистов пострадали, но выжили, «оправдателей» хватают регулярно до сих пор, – боятся последователей, ясное дело, норовят запугать и тем предотвратить…
С другой же стороны – как и всегда, они будут проповедовать нечто божественное, с цитатами из «священных» писаний, о том, какой это жуткий грех – отнять человеческую жизнь, особенно чекистскую. О том, какое это душегубство и вообще ужас-ужас. Будут стыдить и совестить авансом, дабы породить сомнения в тех, кто, обладая решительным характером и любя свободу, не чужд всей этой евангельщины…
Но опровергнуть эту дешевую пропаганду очень просто: мусора и чекисты, каратели в погонах и в мантиях, все, кто выполняет преступные приказы начальства и на ком держатся тоталитарные режимы, – это не люди! Мы встаем в круг, беремся за руки, наши голоса сливаются в общий хор – и нашим общим решением мы вычеркиваем всю эту двуногую нечисть из рода человеческого! Отныне по отношению к ним позволено абсолютно всё. Ничто не будет «слишком» ни для них самих, ни для их семей (пусть не надеются, что тех защитит государство после потери кормильца-карателя!).
Никакого греха нет. Есть подвиг, и есть борьба. И в этой борьбе нет более места рефлексии и самообвинениям эсеровских террористов прошлого, революционеров начала ХХ века. Давно выгорели и перегорели в душах все сомнения, допустимо ли отнимать чужую жизнь, – сомнения, ярко описанные в своих мемуарах (1953) известным эсером Владимиром Зензиновым. Их выжгла еще сталинская эпоха, закатавшая под асфальт все живое в России на долгие десятилетия.
«Террористическая борьба, нападение с оружием в руках или с бомбой на высших представителей правительства — входило в нашу тактику. Все мы, социалисты-революционеры, без исключения исповедовали и проповедовали это. Но можно ли проповедовать, не неся за это личной ответственности, не делая самому того, к чему призываешь других? – пишет Зензинов.
Вопрос о терроре вставал как моральная проблема, а когда перед человеком встают вопросы морального характера, из их власти трудно вырваться. Перейти от общей партийной работы к террористической было для меня естественным и логическим дальнейшим шагом. Разве не является революционный террор апогеем, высшей точкой приложения революционной энергии, актом последнего самопожертвования во имя самых дорогих идеалов, ради которых только и следует жить, ради которых можно и умереть?.. […]
У политического террора русских революционеров были свои исторические традиции. Основной чертой русского политического террора, как его практиковала в конце семидесятых годов прошлого столетия знаменитая революционная партия «Народная Воля», убившая — после пяти неудачных покушений — 1-го марта 1881 г. императора Александра II-го, а затем и наша партия, считавшая себя политической наследницей «Народной Воли», была высокая политическая и личная мораль самих террористов. В этом нет никакого парадокса. Да, люди, бравшиеся за страшное оружие убийства — кинжал, револьвер, динамит — были в русской революции не только чистой воды романтиками и идеалистами, но и людьми наибольшей моральной чуткости!
Они шли на убийство человека лишь после тяжелой и долгой внутренней душевной борьбы, лишь после того, как сами приходили к убеждению, что все мирные средства исчерпаны и бесполезны. Для понимания террора очень характерно и интересно то заявление, которое партия «Народной Воли» сделала в сентябре 1881 года по случаю убийства президента Северо-Американских Соединенных Штатов Джемса Гарфильда, назвав это убийство преступлением. Террористическая партия, сама только что убившая царя, сурово осудила убийство президента в стране, где была возможность свободной политической борьбы.
В глазах русских террористов политическое убийство было последним и высшим актом человеческой активности во имя общего блага, актом справедливости прежде всего — и морально оно в глазах самого террориста могло быть оправдано до некоторой степени — только до некоторой степени! — лишь тем, что террорист отдавал при этом свою собственную жизнь. Но преступлением в его собственной оценке оно всегда оставалось. Егор Сазонов, убивший 15 июля 1904 года министра Плеве, через несколько лет с каторги писал Савинкову: «Сознание греха никогда не покидало меня». Это был тот самый Сазонов, который за месяц до выхода с каторги добровольно покончил с собой в знак протеста против телесного наказания, которому подвергли на каторге одного из его товарищей… Жизнь и судьба террориста — всегда драма, всегда трагедия.
Отношение к террору у социалиста-революционера было почти благоговейное — другого слова я не найду. Хорошо выразил это один участвовавший в Боевой Организации рабочий (Иван Двойников, рабочий из Сормова, близ Нижнего Новгорода). Он как-то сказал: «Я не достоин идти на такое дело. До того, как я поступил в партию, я вел нетрезвую жизнь — пил и гулял, а на это дело надо идти в чистой рубашке». В конце концов, он пошел и оказался на высоте до последнего момента. Он был затем арестован вместе с Савинковым в Севастополе в мае 1906 года и приговорен к каторжным работам.
По вере террориста, акт его последнего самопожертвования должен зажечь сердца тысяч других людей волей к борьбе за общее благо. — «О, смелый сокол! В бою с врагами истек ты кровью, но будет время — и капли крови твоей горячей, как искры вспыхнут во мраке ночи и сотни храбрых сердец зажгут они безумной жаждой свободы, света!»
— Так писал в те годы Максим Горький, и его слова находили горячий отзвук в сердцах русской молодежи. Террористический акт — это не столько акт мести или расправы, сколько призыв к действию, к самопожертвованию — на благо родины, народа, во имя человечества.
Как хорошо говорил о переживаниях террориста Каляев (по воспоминаниям Сазонова):
«Да не посмеет никто сказать про нашу организацию, что в нее идут люди, которым все равно нет места в жизни. Нет, только тот имеет право на свою и на чужую жизнь, кто знает всю ценность жизни и знает, что он отдает, когда идет на смерть и что отнимает, когда обрекает на смерть другого. Жертва должна быть чистой, непорочной и действительно жертвой, а не даром, который самому обладателю опостылел и не нужен. Поэтому, прежде чем стучаться в дверь Боевой Организации, пусть каждый из нас строго испытает себя: достоин ли он, здоров ли, чист ли… В святилище надо входить разутыми ногами».
А с какой чуткостью и драматизмом переживал Каляев подготовительную работу! Он говорил:
«Мы тратим столько энергии, искусства и на что! Как подумаешь, становится страшно… Ужасная охота на человека! Проклятые!.. Они превращают нас в сыщиков»…
И с настоящим пророческим предвидением переживал неизбежный конец:
«Я часто думаю о последнем моменте. Мне бы хотелось погибнуть на месте — отдать всё — всю кровь, до капли… Ярко вспыхнуть и сгореть без остатка. Смерть упоительная. Да, это завидное счастье. Но есть счастье еще выше — умереть на эшафоте. Смерть в момент акта как будто оставляет что-то незаконченным. Между делом и эшафотом еще целая вечность — может быть, самое великое для человека. Только тут узнаешь, почувствуешь всю силу, всю красоту идеи. Весь развернешься, расцветешь и умрешь в полном цвете… как колос созревший, полновесный».
Через такую именно смерть и прошел Каляев.»
Сегодня и близко нет ни в России, ни в Беларуси ничего, даже отдаленно похожего на легендарную Боевую Организацию эсеров. Убита революционная традиция. Закатана под асфальт еще Сталиным в 30-е. Все мирные средства давным-давно исчерпаны и бесполезны. Все глухо и мертво. Героизм возможен только как героизм одиночек, заранее обреченных на гибель в стремлении разбудить спящую мертвым сном российскую биомассу (в Беларуси после встряски прошлого года она все-таки не спит так безнадежно).
Нет преемственности не то что с Б.О. П.С.Р. – но наглухо забыто даже дело «Новой революционной альтернативы», взорвавшей, между прочим, еще в апреле 1999 года приемную ФСБ, – как раз тогда, когда директором ФСБ был Путин. (А до этого, в августе 1998, у той же самой приемной был еще один маломощный взрыв, выбивший только одно окно.) Фигурантки дела, исполнительницы этого героического акта, все еще живы и здоровы, хотя и были, и до сих пор остаются они безнадежно левыми, а Надежда Ракс – так и вовсе отпетой коммунисткой, ненавидящей, между прочим, свободную Украину, откуда она родом, и все, что связано с Революцией Достоинства 2014 года. Правда, именно Ракс получила тогда за эту приемную ФСБ больше всех – девять лет…
Но жизнь все равно ставит опять и опять террор на повестку дня. ИДЕЙНАЯ преемственность с левыми нам не нужна, а вот в тротиловом эквиваленте – очень даже. Одиночка (Евгений Манюров) мог в наши дни (декабрь 2019) выйти к Лубянке и начать стрелять по чекистам – но взорвать Лубянку, то есть совершить против нее КОЛЛЕКТИВНЫЙ и ОРГАНИЗОВАННЫЙ акт террора, сегодня и в голову никому не придет. Стадия самосознания и идейного развития противников режима не дает им организовываться в коллективы.
А жаль…
Пройденный с эсеровских времен, с начала ХХ века гигантский исторический круг не прошел даром: государственный террор чекистского режима в Москве, как и сего сателлитов в Минске, имеющих одну и ту же советскую выучку, сегодня намного свирепее политического террора царизма, в борьбе с которым эсерам приходилось рефлексировать столь мучительно. Тогда была ЕСТЕСТВЕННЫМ путем развивавшаяся империя с неограниченным самодержавием. Уже СССР на ее месте стал тоталитарным мутантом, с теми же самыми повадками, но гораздо сильнее и свирепее, с контролем за личностью куда более тотальным. Нынешний же чекистский режим представляет собой того же самого тоталитарного упыря, но уже мертвого и вылезшего из могилы – пить кровь живых. То есть вампира. Соответственно растет с каждой его ипостасью и градус террора против всех хотя бы потенциально нелояльных и подозрительных…
Ныне мера преступлений государства против личности настолько превышена, садизм и зверство палачей в погонах настолько зашкаливают, что всякая рефлексия совершенно излишня: за их жизни вовсе не обязательно платить своей, как заплатили Зельцер – только что в Минске, Манюров – год с небольшим назад в Москве, Жлобицкий – три года назад в Архангельске. Теперь уничтожение чекиста или мента, пса режима – отнюдь не грех и не преступление, каким оно было для Сазонова, а подвиг, как у Зельцера. Теперь, наоборот, надо убить чекиста – и постараться самому уцелеть, дабы завтра убить следующего, а лучше – двоих. «Не считай дней. Не считай верст. Считай одно: убитых тобою немцев» (с). Так и тут.
Жаль только, что при всех гигантских рисках сесть в лагеря на долгие годы – атаки против правительственных зданий с коктейлем Молотова наименее эффективны, годятся разве что как информационный повод. А так – ну обгорела дверь, ну поставят скоро новую, и что? Живой силе противника ущерб не нанесен, здание даже не разрушено, – а посадят, если поймают, как за полновесный акт уничтожения губернатора и его компашки. Павленский в 2015 году в рамках своего «политического искусства» тоже облил бензином и поджег двери Лубянки – и его даже по статье «теракт» не посадили, как он требовал, не пошли у него на поводу, он-то только и хотел их этим приговором опозорить и высмеять. Нет, при всей соблазнительной легкости этого метода – способы нужны другие.
Лучше всего – охота на палачей и псов режима, непосредственное уничтожение этих опричников при исполнении ими служебных обязанностей или же на дому во внеслужебное время. Нынешняя Боевая Организация могла бы назваться какой-нибудь «бригадой-317» – по номеру статьи уголовного кодекса РФ, карающей за «посягательство на жизнь сотрудника правоохранительного органа». Эта бригада должна была бы целенаправленно вылавливать «сотрудников правоохранительных органов», на которых держится и из которых, собственно, и состоит режим, – и физически уничтожать их. Не удается добраться до Путина, Патрушева, Бортникова, Колокольцева, – ничего, удовольствуемся более низкими уровнями Системы, вплоть до рядовых. Ибо без рядовых ни один генерал много не навоюет. Система может быть дезорганизована и побеждена только через уничтожение живой силы противника в лице рядовых. Через деморализацию и демотивацию их к службе.
Ибо рядовые эти служат, между прочим, отнюдь не за идею, а чисто за деньги. За оклад, соцпакет и будущую пенсию лет в 38-40. И услышав рядом свист пуль, увидев падение своих дохлых сослуживцев – не долго думая, начнут разбегаться, бросая оружие и срывая на бегу мундиры. Ибо дураков нет: жизнь и целость шкуры важнее любого оклада и соцпакета. Жизнь – это самое ценное, что есть у каждого человека, и свою жизнь менты, не сомневайтесь, ценят очень высоко, чтобы вот так, безальтернативно, тупо рисковать ею каждый день. Это против безоружных они герои… И на кой нужна даже и самая ранняя пенсия, если шансы дожить до нее стремительно уменьшаются?..
«Вот этот человек в Беларуси один. Сегодня один. А если завтра их тысяча? Если завтра их пять тысяч? Теоретически. Не в Беларуси, где бы то ни было. То это уже гражданская война!..» – в ужасе верещат с экранов путинские пропагандисты.
Да. Несомненно. Естественно. И эту войну нам надо выиграть, чтобы обрести Свободу.
«Нет больше в этой войне запрещенных приемов» (с).
Один ответ
Хорошо, Боря!