Киевский Централ глазами журналиста Артема Фурманюка

Донецкий журналист-расследователь Артем Фурманюк 87 суток провел за решеткой. Так завершилось его участие в акции протеста 31 августа под Верховной Радой. В интервью «ОРД» он рассказал об изнанке жизни, с которой познакомился в ИВС и Киевском централе, иначе называемом ”Лукьяновкой”.

Сразу оговоримся — кто устроил провокацию под ВР 31 августа и чьи преступные действия стали причиной гибели троих нацгвардейцев Фурманюк не знает. Он утверждает, что с первого дня следствия говорил правду. А именно: пришел на мирный митинг, чтобы как гражданин выступить против изменений в Конституцию, которые касаются «особого статуса Донбасса». Когда началась потасовка, ринулся в гущу событий. Увидев, что нацгвардейцы начали применять дубинки и газ, поднял с земли милицейскую палку и щит, которые до него вырвал у силовиков кто-то из участников потасовки, и вступил в драку («защищал людей, которых молотили», как говорит он).

Фото Фурманюка, бьющего дубинкой по щиту нацгвардейца, сделали журналисты Reuters. Эта иллюстрация (хотя ее и нет в материалах уголовного производства), вызвала волну негатива по отношению к задержанному и сыграла на руку следователям. Но подозрение Фурманюку предъявили не в участии в массовых беспорядках, а в нанесении тяжких телесных повреждений, которые повлекли за собой смерть, и организации беспорядков. Как и большинству арестованных «защитников Конституции», 

Напомним, в тот трагический день кто-то бросил в силовиков боевую гранату. Следствие подозревает в этом добровольца АТО Игоря Гуменюка.

— Ты провел 87 дней за решеткой. С чего начался этот отрезок жизни?

— По злой иронии судьбы, День знаний 1 сентября стал для меня днем знакомства с изнанкой жизни. С 4 утра и до семи примерно сидел в автозаке, и ждал, пока откроется ИВС. Меня вообще-то должны были госпитализировать. Меня ударили дубинкой по голове, вопреки всем инструкциям, еще был ушиб грудной клетки сзади. Несколько лет назад в Донецке у меня был инцидент с милицией – мне поломали ребра –  сейчас при задержании меня били по этому, самому слабому, месту. Еще и был ушиб коленной чашки, и в районе темени, на лбу гематомы. 

— А почему в прошлый раз били?

— На мой взгляд, тогда за мной охотились из-за моей журналисткой деятельности. Вызывали в прокуратуру из-за статей по Юре Енакиевскому. Параллельно у меня была затяжная борьба с прокурором Киевского района Донецка Софиевым. На меня подали в суд, чтобы закрыть рот, потом – при Януковиче Софиева сделали замом прокурора Киева, и он даже одно время исполнял обязанности прокурора Киева, а сейчас, насколько я знаю, он в Донецке. Вот тогда в райотделе Калининском (в Донецке) я лежал в вестибюле ночью, с наручники застегнутыми сзади, а меня избивали ногами. Приехал в Киев – а тут уже упаковали по полной.

— И тоже в связи с журналистикой?

— Скорее за активную гражданскую позицию. До этого я уже числился в розыске на сайте МВД Донецкой области за свои проукраинские взгляды. А в этот раз формально меня задержали по подозрению в событиях под ВР.

Вижу тут некую символичность. У меня по делу единственный потерпевший, зам начальника Печерского РОВД Киева, носящий фамилию Чернявский.

Как и побратим мой — Дима, которого убили 13 марта 2014 года во время митинга в Донецке за единую Украину, из-за участия в котором меня и разыскивали потом донецкие менты — пособники сепаратистов. Ощути разницу между двумя Чернявскими. 

Чернявский был «свободовцем», и мы все по материалам дела проходим, как симпатики «Свободы», хотя я к сторонникам «Свободы» никогда не относился. В партии никогда никакой не состоял, и это принципиально.

Еще интересно – в Киевском централе (он же — Лукьяновское СИЗО) есть оперативник, который отвечал за мой корпус, с фамилией Ярош.  Герой очень многих нецензурных надписей в боксах…

— Боксы — что это такое?

— Есть в СИЗО такие места, где ты дожидаешься, покуда за тобой приедет автозак. И в судах такие боксы есть. 

Так мы видим, что в нашей стране управляют вертухаи  и лжецы. “Комманданте” Ярош отошел от дел, Чернявский Дима — в земле, а рулят вертухай Ярош и мент Чернявский. Последний меня опознал по фотокарточке паспортного размера. Хотя я находился уже под стражей, и можно было вживую опознать. Опознал по карточке, где из 4 вариантов «небритого человека в черной футболке» был небритым и в футболке черного цвета только я. Чернявский этот может быть максимум – свидетелем. Он же заявления на меня не писал, но, предполагается, что это якобы ему я нанес тяжкие телесные повреждения.  

– И что показал твой потерпевший?

— Что был такой человек в черной футболке со зверем и с небритым лицом, с палкой в руках. Чего я и не отрицал с первого дня – да, на митинге был, палка в руках была. Он говорит, что толпа пошла к Верховной Раде и пыталась провоцировать. И именно на основании этих показаний мне шьют, что я организовал беспорядки. Хотя нет в деле ни одного человека, погибшего в результате битья палкой или получившего повреждения от палки. Вообще отсутствуют любые медицинские справки. Зато есть протокол осмотра трупа Дебрина, который получил осколочные ранения, и к которому я не имею никакого отношения. Судя по всему – человек умер от разрыва гаранты. 

Напрягли Чернявского, чтобы указал на меня. И еще на нескольких. Но сделали по-рукожопски. Он не видел, чтобы я бил, а просто ему сказали, что надо вот этого опознать, и он меня «опознал».

На самом деле я думаю, что указал  на меня не он, а нардеп Семенченко, с которым я виделся во время беспорядков и он там пытался изображать миротворца. Вроде как Порошенко на Банковой 1 декабря. У меня с Семенченко состоялась словесная перепалка. Потому что это мой давний недруг, которого я обвинял и в публикациях, и в глаза. В частности — в тех событиях 13 марта 2014 года, когда погиб донетчанин Дмитрий Чернявский. Будущий нардеп Семенченко (Костя или Семен, как он себя тогда называл) вызвался охранять наш митинг за Украину, но убежал с предателями из числа мусоров, подставив людей. 

Думаю, что в новой Украине сейчас в цене мошенники, вроде Семенченко. А патриоты должны сделать для себя выводы — не высовывайся, сиди тихо, не смей рот раскрывать, чего и добивается власть.

— Ты не был ни в ИВС, ни в СИЗО раньше?

— Никогда.

Кстати, надо сказать, что для обывателя все это «тюрьма» – и ИВС, и СИЗО, а это абсолютно разные вещи. В ИВС задержанных имеют право держать 72 часа и это неспроста. Хотя продержали там меня и большинство задержанных за 31 августа целый месяц. А Киншин и Крайняк до сих пор там, насколько мне известно. При том, что по законодательству ИВС не предназначен для длительного содержания. На бытовом уровне элементарно не предназначен. Там нет холодильника, там запрещены свидания с родными и близкими. В ИВС может прийти максимум адвокат. 

Там держат дольше, чем положено, чтобы исключить возможность связи с внешним миром, там даже адвокатам запрещена мобильная связь. Когда мы перестали быть интересны, нас перевели на СИЗО, а тех, кого в ИВС держат — я думаю, на них пытаются повесить самые тяжелые обвинения. 

Киншин, с которым я неоднократно пересекался, дожидаясь суда в боксах, сказал, что на него оказывается давление. О том же открыто заявил и Крайняк в суде. Содержание в ИВС – это дополнительный способ надавить.

На Гуменюка, насколько я слышал, пытались давить в ИВС через заключенных. А там нет такого института, как смотрящие. Там любой беспредел, в том числе посредством сокамерников, можно устроить. Там большой движняк — постоянно переводят с камеры на камеру. Пока я был в ИВС, меня 4 раза переводили, я успел посидеть с 12 людьми.

Правда, в ИВС кормят гораздо лучше. А в СИЗО, если ты “греешься” (родные передачки носят), то лучше вообще не есть казенного. Долго потом язву лечить будешь…

— По твоим словам можно сделать вывод, что «смотрящие» — это как бы хорошо?

— Где нет смотрящих, там проще устроить прессинг.

— Ты много писал по близким к тюрьме темам, у тебя были знакомые среди сидельцев, а реальность все равно удивила?

— Реальность отличается. Но угнетают больше не условия. Удручает мысль, что ты здесь из-за гражданской позиции. Ты постоянно в наручниках, когда тебя ведут на этот суд, руки за спину, сидишь в  клетке…

Был случай — то ли из-за нехватки времени, то ли потому, что пытались задавить морально, но… Когда нас знакомили с ходатайством о взятии под стражу, его привезли в половине второго ночи. Нас разбудили, стали выводить, всех по отдельности. Было изложено подозрение, и сколько лет грозит. В шоке были все — о чем я узнал уже в боксах: там же и Киншина, и Крайняка, и Гуменюка увидел впервые — молодые пацаны. Я после заснуть не мог час-полтора, а некоторые — и не ложились. Гуменюку грозит пожизненное. Остальным — от 8 и до 15. Это неизгладимое впечатление оставило. 

 — Какие слова подойдут, чтобы описать твои чувства?

— Сюрреализм. Абсурд. 

 — Что представляют условия содержанияв ИВС?

— Разного размера камеры там. Самая маленькая — это где-то 2,5 на 2,5 и там три нары , то есть на троих рассчитана. А был я и в такой, где — три одноярусных койки и одна двухъярусная.

Когда-то читал Солженицына «Архипелаг Гулаг», Евгению Гинзбург «Крутой маршрут». Там многое есть из того, что и со мной было – постоянные крики надзирателей в коридоре, бряцанье и стук железных засовов, стук заключенных в железные двери (чтобы вызвать надсмотрщика), крики…

Душ раз в неделю (получается, в самих правилах заложено нарушение, ведь максимум для ИВС по закону – 3 суток), а я успел застать еще жаркие дни… Там нет нормальной вентиляции, нет форточки, и «кормушка» – окно, через которое еда поступает, оно закрыто наглухо. Открывают только для передачи еды, а ты сидишь и просто обливаешься потом. И мерзкий запах от параши. 

Периодически тебя перегоняют из камеры в камеру без объяснения, всегда неожиданно, в любой момент могут прийти: «С вещами». Это может быть в любое время суток. Кто попадает впервые, ищет логику — выдвигает массу предположений на тему переводов из камеры в камеру, и каждое логическое объяснение — пальцем в небо.

— А психологический климат? Трудно притереться?

— Из тех 12 людей, с которыми я сидел, там были и за угон, и за кражу, за драку пьяную, за посредничество в передаче взятки прокурору. Двое были старорежимники: один рецидивист — весь синий, пять куполов на спине, второй сидел 1 раз, но за разбой, откинулся в 1992 году.

Исходя из специфики ИВС: зачем людям ссориться или бороться за лидерство, если вот-вот или выпустят, или переведут? Потому люди там стараются себя вести адекватно. Но те, кто попадает туда впервые, они этого не знают.

Захожу в камеру — лежит человек, с ног до головы забит наколками. Я сразу внутренне подобрался и вошел с намерением, что в любом случае, что бы ни было — буду стоять на своем. Но вот с ним, по чью душу напрягся, у меня вообще конфликтов не возникало.

А вот Ярослав Кашуба, экс-глава Госслужбы занятости который на взятке в 600 тысяч гривен попался, когда попал в ИВС, все время пытался подчеркнуть, что он зря туда попал, случайно. И постоянно боялся повернуться задом к другим, наклониться. Бросалось это в глаза очень. Посмеивались над ним сокамерники из-за этого. И позже, уже в СИЗО, тоже.

— Но страх – это же нормально? Или нет? 

— Кто–то боится больше, кто-то меньше. Обычно чиновники, белые воротнички – оказываются самыми большими трусами.

Что касается страха, то для выживания в экстремальных условиях уместнее разумная настороженность. 

В СИЗО я дважды был свидетелем того, как взрослые мужчины рыдали. Причем, один по делу о вооруженных ограблениях нотариальных контор, а второй по делу о мошенничестве.

Кто сильно боится, они пытаются заискивать, пытаются расспросить, разузнать подноготную, и этим докучают.

 Хорошо. Тогда – исходя из твоих наблюдений, как правильнее себя вести?

— Поменьше лишнего говорить, потому что в ИВС часто подсаживают “наседок”, которые пытаются втереться в доверие и вытянуть из тебя информацию. Я же знал, что невиновен и никакой информации секретной не имею. Потому вытянуть что-то, кроме того, что говорил на допросах, из меня было невозможно. И в этом смысле невиновному проще — не надо бояться, что тебя сдадут подельники, или что-то откроется.

Еще могут поймать на том, что ты что-то ляпнул (поймать “за базар”), и заставить нести ответ. Чтобы послать кого-то по матери, надо иметь очень серьезные основания, а лучше не делать этого ни при каких обстоятельствах. Еще, возможно, какой-нибудь «дон жуан» ляпнет что-то о своих сексуальных пристрастиях, и после таких откровений никто не захочет выкурить с ним одну сигарету на двоих.

— Чем СИЗО отличается, какие там особенности?

— Когда ты въезжаешь в СИЗО, ты сначала попадаешь на карантин. Это камера сороковник, рассчитанная на 40 заключенных. Там может 20 человек находиться, а может столько, что люди спят по очереди, не хватает коек, и очереди на парашу занимают. Ужасающие условия, в которых ты можешь пробыть и 3 суток, и 2 недели. 

На карантине там уже тебя “курсуют” – то есть вводят в курс. Расскажут, под какими номерами находятся так называемые “непорядочные хаты” (камеры) – там где или петухи, или козлы (сотрудничающие с администрацией – их называют еще каптеры, баландеры, и у них, как у дворников, оранжевые безрукавки, они уже с приговорами, но не переводятся на лагеря — остаются выполнять хозработы).

Тебе говорят — кто за каким корпусом смотрит, где находятся так называемые котловые хаты – от слова котел (общак), и т.п. На карантине ты узнаешь, что не каждому можно руку протягивать. 

А если протянули руку тому, кто считается непорядочным (не зная об этом), его обязанность так и сказать: я не порядочный, и не позволить себе пожать руку. «Непорядочным» можно стать как из-за статьи,  так и из-за проступка. 

В Лукьяновке есть несколько корпусов, они носят названия по времени строительства. Самый старший корпус зовется «Катька», он строился якобы еще при Екатерине 2, и там, говорят, есть камеры, где трещины в стене позволяют заглянуть к соседям. В основном, блатные, “бродяги” сидят там. 

Но есть разные камеры. Насколько хорошая камера — зависит от того, кто там раньше сидел. Есть камеры с кондиционером и пластиковыми окнами. Есть корпус «Столыпин», есть «Кучмовка», «Брежневка», есть женские – их два, «ЖэКа». Есть «ПэЖе» — для тех, кто идет на пожизненное. «Малолетка» есть, где я сидел. Но на 1 этаже – там взрослые, а на 2 этаже сидят малолетки.

Особенности еще такие – администрация в СИЗО старается все-таки объединять людей более или менее по социальному статусу. А на карантине очень часто рядом и психопаты, и наркоманы с ломкой.

В Лукьяновском СИЗО сейчас, говорят, около 2,5 тысяч человек. А бывают времена, что и 4 тысячи сидят. Надо отдавать себе отчет, что камера очень тесная и ты находишься 24 часа в сутки в ней, за исключением времени на прогулку (хотя некоторые не ходят — в основном, те, кто недолго сидит) или на баню. Есть также “тройники” – где три-четыре максимум человека живут. Большинство из мох знакомых политических сидело в таких.  

Кстати, в тюрьме не любят грязнуль, нечистоплотных нарекают чуханами, чертами. Это принципиальный вопрос, потому что в тесном помещении это обоснованно. 

— Есть в каждой камере свой психологический микроклимат?

— 24 часа находишься с посторонними людьми — с виду отношения нормальные, но люди в непривычных условиях. Бывают приступы неожиданной агрессии, нервные срывы, они всегда неожиданны. Кто-то ушел на встречу с адвокатом адекватным, а вернулся раздраженным. Так что напряг невидимый, но постоянный.

Ты как будто привыкаешь, но подсознание действует по своей логике, и негатив накапливается. У меня не было, чтобы я там боялся спать, но я понимаю, что у других это могло быть.

Все зависит от крепости психики, от наличия стрежня. И я думаю, что хуже всего попасть к “деду Лукьяну” (жаргонное название Лукьяновского СИЗО) по малолетке. Потому что человеку, который еще не сформировался, не знает толком — что такое хорошо, и что такое плохо, кто эмоционально нестабилен, кого бросает в крайности – таким там просто сносит голову. 

Среди взрослых сидельцев малолетние считаются глупыми беспредельщиками, без царя в голове. И надеяться, что эта система кого-то заставит задуматься, не стоит – это иллюзия.

Я там читал много. Телевизор есть почти в каждой камере. Смотрел новости, но приходилось выбирать время, и настаивать. Тюрьма — это срез общества. Новостями и политикой, как и в обществе, мало кто интересуется.

— Как ты убедил, что тебе надо смотреть новости?

— Выбирал время, когда другим не принципиально, говорил: ну как это — жить и не знать новости. Хотя был у меня конфликт. 

Пошла активизация боевых действий на востоке, начали это показывать, и один заключенный сказал: «Долбо*бы — я бы туда не поехал и не заставили б». А я сделал замечание, что прошу уважительнее отзываться о людях, которые воюют. Дошло до того, что на следующий вечер этот вопрос был вынесен на рассмотрение всей камерой. 

Мне предъявили, что у каждого есть свое мнение и его не надо навязывать остальным пяти. Мол, это наш временно общий дом, мы вместе тут находимся, и почему ты позволяешь себе навязывать? Я отвечал, что для меня это принципиально. У меня не один друг уже там погиб, и я сам там был добровольно. Одно дело, когда ты сторонник того или иного политика, другое — когда в наш дом Украина лезет в наглую захватчик из другой страны. 

Договорились, что на вопросы, связанные политикой мы не высказываемся вообще, то есть – разошлись «вничью».

— Не бывало, что кулаки чесались — хотелось хаму дать в нос?

 — Бывало. Но это считается не по понятиям. Если тебя пошлют, обматерят, ты имеешь полное право дать в морду, хотя тебе могут и ответить. Должны быть веские основания. И бывает, если в камере подерутся, “хата” принимает решение не выносить сор из избы.

Нежелательно, чтобы это дошло до смотрящего за тюрьмой.

Тюрьма учит терпению и сдержанности – особенно, когда ждешь судов, а они переносятся по надуманным причинам.

— Откуда берутся смотрящие – их назначают, выбирают?

— Есть смотрящий в хате, в каждом корпусе, и смотрящий за тюрьмой. Правильнее было бы сказать —  кто в ответе за камеру, когда надо принимать решения. Это не обязательно блатной, а человек, который дольше сидит, или не вызывает общего неприятия.

Его может порекомендовать тот, кто ушел на этап, и если это не вызовет неприятия у других, он останется. Если “смотряга” не против. А есть так называемые “хатки-загадки”, где, по факту, смотрящего нет. И это нехорошо.

— А я слышала раньше, что и понятий уже нет, и смотрящих нет…

— Есть, но все условно. Я там беседовал со старорежимниками, и они это подтвердили. Например, я часто видел как с “козлами” за руку здороваются порядочные арестанты — если им что-то от первых надо. У тех ведь большая свобода передвижения по территории СИЗО из-за участия в хозработах…

— Как сидят работники милиции, прокуратуры?

— Их садят отдельно, а камеры называют камерами бээсников (бывших сотрудников), и у них тоже есть свой эквивалент “понятий” — своя иерархия, что ли. Менты ненавидят свою внутреннюю безопасность (милиция в милиции), и прокуроров. Я знаю об одной такой камере, в которой среди ментов сидел прокурор. Каждое утро в камере прокурора заставляли становиться на табуретку и просить прощение у всех, кого он когда-то посадил.

— А можно по ошибке опасть не в ту камеру?

— Вряд ли. Потому что администрация не заинтересована в том, чтобы кто-то кого-то зарезал или случилось самоубийство — это ЧП.

— Ты в тюрьме занимался спортом. Это помогает держать форму?

— Нахождение в СИЗО реально убивает здоровье. В ИВС еще хуже — там поддерживать спортивную форму бесполезно. Многие курят в камере, дышать нечем, и тренироваться — это садить “мотор”. Когда попал в СИЗО, где хотя бы можно открыть форточку и проветрить — решил заниматься. Отказ от прогулок – ошибочное решение, так как в основном ты сидишь или лежишь 24 часа. Отсутствие физической активности приводит к такой «болезни» заключенных, как хождение по комнате взад-вперед. Долго лежишь — вылезают все болячки, начинают атрофироваться мышцы, боль в пояснице. Поэтому пробовал заниматься на прогулке спортом. 

В некоторых двориках есть турник, брусья и кое-где гантели. Все снаряды установлены силами заключенных. Прогулка длится от часу до двух в день, и я ежедневно пользовался этим, одним из немногих прав, на которых мог настаивать. Не в каждом дворике это есть, но можно договориться с “продольным” — прогуливающим.

Как бывший спортсмен, я знаю, что кислород необходим мышцам для роста. Из-за того, что сутками ты в камере без воздуха, КПД в сравнении с занятиями спортом на воле — в 3 раза меньше. Тех же результатов достигаешь в три раза медленнее.

И у всех заключенных параноидальный страх подхватить туберкулез или грибок.

А один раз я был свидетелем того, как один из моих сокамерников ночью чуть от острого приступа аллергии не загнулся. Он астматик — ему вообще условия СИЗО противопоказаны. “Скорую” вызывали в три ночи. Слава Богу, успела!

Вот почему молодец Надежда Савченко, которая, сама побывав в СИЗО, да еще и в России, протолкнула закон, который известен, как «День за два» (согласно ему, 1 день, проведенный в СИЗО, в случае вынесения обвинительного приговора будет учитываться как 2 дня колонии). Вот уж когда каждый за новостями следил: примет наша ВР, или нет.

— Знаю, ты задумывался о голодовке. Зачем?

— Я говорил, что дважды был свидетелем того, как взрослые мужчины плакали. Первый раз была ситуация, что один из них провинился, и администрация его решила отправить на “яму” (так карцер называют) на трое суток. И он настолько испугался, что буквально разрыдался. Сокамерники договорились с администрацией, чтобы его не сажали. Кстати, они вообще не имеют права тянуть в яму подозреваемых.

И вот человек, который рыдал из-за ямы, он заехал в камеру очень уверенно, но потом несколько суток вздрагивал, когда открывалась камера, или бряцал засов на “продоле” (коридор в корпусе).

Я же в первые дни опасался единственного — что пику в бок сунут. Потому что перед переводом в СИЗО из ИВС меня вызвали на разговор без адвоката. Один мент представился, что он сам из Донецка и начал давить, что мы виноваты. Не скрывал, что Майдан не поддерживает, и что нет ничего плохого в «особом статусе» для «Л-ДНР». «Ты хочешь, чтобы там людей убивали?» — говорил мне. Выспрашивал у меня про моих друзей — Шилова и Дуба (которые на свободе). Я говорю (с издевкой): «А это вы у Семенченко спросите». На что он ответил: «Да, мы знаем, с ним еще побеседуем». У меня сложилось впечатление, что «по мне работал» Семенченко. При задержании мне было сказано, что на меня поступило заявление, но заявления Чернявского в деле-то нет. Думаю, что «заявитель» — это Семенченко. Слышал, что и у Богдана Тицкого была похожая ситуация: так же нашелся один человек (из тех, кто наверху), который воспользовался ситуацией, чтобы свести личные счеты.

Словом, эта беседа закончилась так: «Признавай вину, ты же признал, что был с палкой». Я ответил: переквалифицируйте статью — поговорим. На что мне сказали: «Тогда ты едешь в СИЗО сегодня, и там мы тебе устроим сладкую жизнь». Через 2 часа меня уже отправили. В чем может выражаться «сладкая жизнь» — не мог представить. Драк или избиений особо не боялся, но нож в спину представлял.

В действительности же то, что добивало — начало происходить в последний месяц: переносили слушание дела без причин. Только из-за того, что не привозили дело в суд, тянулось мое пребывание. Вот тогда-то я понял, что так можно тянуть еще месяц, два. И значит — надо идти на амбразуру, а не просто терять здоровье. 

Но это серьезный шаг.

Сначала ты пишешь заявление на имя начальника СИЗО — что ты  объявляешь голодовку, указав причину. В моем случае это было бы протестом против того, что меня лишают права на справедливый суд. Написав заявление, требуешь, чтобы врачи из СИЗО зафиксировали твой вес, потом запирают тебя на спецпост. Это по сути как карцер — ты находишься в изолированной камере, где не открывается ни форточка, ни кормушка. Так что это самая настоящая голодовка, не пафосная. 

Я проконсультировался — людей, которые это выдерживали, единицы. Один настолько ослабел, что его на коляске вывозили. Потерял в массе с 73 до 53 кг. Голодовка ведет к нарушению обмена веществ, и потом долго будешь возвращаться в свой вес, если вообще вернешься. Дистрофия — это не шутки. Когда я все выяснил, я решил отложить этот момент, но твердо для себя определил: если 22 декабря меня не выпускают, моя голодовка будет бессрочной. 

Общался на эту тему и с другими политическими. Большинство считали, что это ничего не даст, я же говорил, что если все политические объявят голодовку (а там сейчас таких много) – будет сильно. Но многие считали, что не стоит надрывать здоровье. Вот Андрей Медведько (подозреваемый в убийстве Бузины – прим.ред) меня поддержал.

— Ты можешь сказать, что тюрьма прошла для тебя бесследно?

— В тюрьме думал, что когда выйду, меня будет занимать только глобальное. Но оказалось, что еще есть куча мелких проблем, которые где-то на подсознании притаились.

Первые сутки-двое даже не мог привыкнуть к габаритам квартиры — из-за того, что она больше камеры, возникает некое чувство дискомфорта. 

Второе: в первый день вышел на рынок и за 15 минут ходьбы почувствовал вдруг усталость. При том, что я занимался 4 года боксом, имел первый взрослый разряд, выступал в рукопашных боях, занимал призовые места в Донецкой области по рукопашному бою и по панкратиону (более жесткая версия рукопашного боя). 

Третье — когда в первый раз у себя в квартире вошел в ванную комнату вымыть руки перед едой, повернулся, и — отшатнулся от полотенца рефлекторно. Не мое! Там привык пользоваться только своим. В вопросах гигиены там даже с некоторым перебором.

Понял, что немножко недооценивал тюрьму. При том, что просидел 3 месяца, а не три года, или как один мой сокамерник — больше 7 лет в СИЗО. 

 — А если выяснится, что подозрения будут сняты? 

—  Я считаю, что провел время в тюрьме незаконно, и не намерен прощать ни слез моих любимых женщин – матери, жены, 9-летней дочери, ни нервотрепки моим друзьям, не времени, которое провели в суде патриоты, которые ходили меня поддержать… 87 дней неба в клетку… Мы будем обжаловать в ЕСПЧ мое незаконное заключение. И привлечем к ответственности всех веселых портняжек, которые шьют дела украинскими патриотам.

Беседовала Татьяна Заровная, «ОРД».