400-летие «Другой России»

Ровно 400 лет назад в Москве произошло событие, которого россияне до сих пор стесняются. 27-28 августа 1610 года боярское правительство (Семибоярщина), а затем и все москвичи признали своим царем польского королевича Владислава и присягнули ему на верность. Вскоре они сами впустили в Кремль польско-литовское войско во главе с коронным гетманом Станиславом Жолкевским.

На самом деле, стесняться тут нечего. Московское царство получило шанс не только достойно выйти из политического кризиса (Смуты), но и приобщиться к европейским ценностям на сто лет раньше и намного цивилизованнее, чем это произошло в реальной истории. Для украинцев же этот юбилей интересен прежде всего тем, что на рубеже XVI-XVII веков именно наши предки оказывали влияние на политическую ситуацию в соседней стране. Тогда главной бедой Московского царства были не дураки и дороги, а отсутствие легитимной власти.

Волынский кандидат на московский трон

В конце ХVI – начале XVII веков украинская и российская правящие элиты были очень близки между собой. Скажем, мать Ивана Грозного была дочерью киевского князя Михаила Глинского. Поэтому, когда в 1598 г., после смерти бездетного царя Федора Иоановича, на московском престоле пресеклась династия Рюрокивичей, одним из претендентов стал волынский князь Василий-Константин Острожский. По понятиям того времени, он имел гораздо больше прав на шапку Мономаха, чем потомок крещеного татарского мурзы Борис Годунов. Ведь Острожские вели свой род от Данила Галицкого (Рюрикович), а по материнской линии Василий-Константин был родственником великих московских князей. Так что даже царь Федор в переписке называл его «ты наш единокровный», в то время как Годунов только и сумел, что жениться на дочери главного опричника Малюты Скуратова, а потом женить слабовольного Федора Иоанновича на своей сестре Ирине.

Понимая, что законных шансов у него нет, властолюбивый Борис прибег к хитрости в духе операции «преемник»: организовал присягу царице, а та неожиданно (для подданных) ушла в монастырь, предложив отдать трон брату.

Кто знает, избери тогда земский собор князя Василия-Константина – и объединение Украины с Россией произошло бы куда раньше и было бы куда больше похоже на «воссоединение»… Но вместо этого Москва получила полулегитимного Бориса. И хотя тот проявил себя способным правителем – все же в глазах подданных он так и остался «неприродным царем». А слухи о чудесном спасении царевича Дмитрия (зарезанного в Угличе сына Ивана Грозного) ширились так, что Годунов «почти лишался рассудка и не знал, верить ли».

«Запорожский» кандидат на московский трон

Двор князя Острожского был прибежищем для российских диссидентов. Тут тусовались князь Андрей Курбский, первопечатник Иван Федоров, а затем – и выдававший себя за царевича Дмитрия Григорий Отрепьев, который в 1602-1603 гг. подрабатывал дьячком в придворной церкви. Умудренный князь послал под видом торговцев в Москву своих агентов, чтобы те выведали: на кого опирается Отрепьев в своих претензиях. Узнав, что никто Отрепьева не поддерживает, князь просто использовал того как козырь при решении спорных пограничных вопросов с московитами, а затем дал понять самозванцу, что тот засиделся в гостях.

Правда, инициативный Юшка (как его называла вражеская пропаганда) сумел заручиться поддержкой польских магнатов, которые проспонсировали его кампанию. Основу войска, с которым претендент на престол в конце 1604 г. перешел кордон Московского царства, составляли запорожцы и православная шляхта.

Вот когда выяснилось, что разведка подвела Острожского. На сторону кандидата в цари начали переходить сиверские города – Чернигов, Путивль… Так что, несмотря на ряд поражений, Юрий-Дмитрий держался. А вскоре скоропостижно скончался Борис Годунов, и царское войско перешло на сторону его оппонента. В итоге московские царедворцы удавили Федора Годунова (в российском патриотическом фэнтэзи «1612» такой неудобный момент переложили на поляков) и торжественно встретили нового государя.

Дмитрий также показал себя способным монархом, но его подвела нелюбовь к местным обычаям (ну, что это за царь, если он не спит после обеда?!) и снисходительность к поданным. Распорядитель на свадьбе царя и Марины Мнишек князь Василий Шуйский начал болтать, что лично видел зарезанного в Угличе царевича Дмитрия, а на троне – самозванец. Царю тут же донесли – и он велел казнить Шуйского, но потом милостиво простил болтуна. Тот же «презлым заплатил за предобрейшее», возглавив заговор. В мае 1606-го Дмитрий был убит, а Шуйский «выкрикнут» (хорошее определение легитимности) в цари.

Европейская альтернатива: царь с ограниченными полномочиями

Однако недовольство новым неприродным царем в народе было столь велико, что появился «вновь спасенный царь Дмитрий». Лжедмитрия ІІ с энтузиазмом поддержали жители все той же Сиверщины. Из Путивля на Москву пошел Иван Болотников (советские историки видели в нем борца за права угнетенного крестьянства, однако сам себя он называл «воеводой царя Дмитрия»). Еще одним видным деятелем Смуты стал уроженец Тернополя казацкий атаман Иван Заруцкий. Сначала он поддерживал Лжедмитрия II, а после гибели претендента – царицу Марину Мнишек и ее сына.

После целого ряда неудач и поражений Шуйский был в 1610 г. свергнут и насильно пострижен в монахи. Власть в Москве сосредоточилась в руках совета бояр («Семибоярщина»). Не желая видеть на престоле самозванца, они решили пригласить легитимного монарха со стороны. Выбор пал на сына польского короля Сигизмунда ІІІ – 15-летнего Владислава. Московские послы обусловили, что Владислав Жигимонтович перейдет в православие, во всех важных делах будет советоваться с думой боярской, не будет никого «не казнити и чести не отымати, и в заточенье не засылати, поместий и вотчин не отымати», кроме как по приговору суда … Фактически, речь шла о переходе от самодержавия к правовому государству! Кроме того, весьма вероятно, что новый царь, даже став православным, все равно бы способствовал европеизации государства.

После Москвы новому царю присягают многие другие города, его именем начинают чеканить монету. Казалось бы, жизнь начинает налаживаться. Но крест на демократическом будущем России поставил король Сигизмунд ІІІ. Как истовый католик, он не хотел, чтобы сын менял веру. А как любящий отец – боялся его отпускать, зная, что двух царей придворные убили, а одного – упекли в монастырь. Король предложил себя в качестве регента – пока сын не повзрослеет. Послы – уперлись, переговоры затягивались. На польско-литовский гарнизон, который москвичи поначалу встретили благожелательно, как защитников от банд самозванца, стали смотреть все более враждебно. В итоге, момент был упущен – в дело вмешались новгородский мясник Кузьма Минин и князь Дмитрий Пожарский.

О том, как возглавляемое ими ополчение изгнало поляков, знают многие (в этой связи в современной РФ даже праздник учрежден: 4 ноября – День воинской славы России). Меньше известно другое: когда в 1612 г. Минин с Пожарским выкуривали польско-литовский гарнизон из Кремля, там вместе с оккупантами находился и 15-летний Михаил Романов – будущий царь и родоначальник династии. В 1610 г. он вместе с другими представителями московского истеблишмента целовал крест на верность Владиславу Жигимонтовичу. 

Сагайдачный между Владиславом и Михаилом

Тем не менее, в 1613 г. Земский собор избрал Михаила царем. Главным его достоинством в глазах бояр было то, что он «молод, умом не дошел, и нам не поваден будет». И действительно, первым делом новый царь утвердил все земельные пожалования, полученные боярами во времена Смуты от самозванцев (точно, как сохранение результатов ельцинской приватизации при Путине!). Однако на принцип самодержавия уже никто не покушался.

Заруцкий до последнего отстаивал права на престол «царевича Ивана» (сына Марины Мнишек), но в итоге был схвачен и посажен на кол. Марину уморили голодом в монастыре, а 4-летнего Ивана повесили на одних из кремлевских ворот. Символично, что через 300 лет династия Романовых тоже закончилась детоубийством.

В 1617 г. повзрослевший Владислав собрался забрать московский престол (ведь Михаил присягал ему на верность!). Отстаивать его права пошло и Войско Запорожское во главе с гетманом Петром Сагайдачным (подробнее о походе запорожцев на Москву читайте тут http://gazeta.ua/index.php?id=264831 ). Однако штурм Москвы сорвался, и вскоре был подписан мир. Тогда Сагайдачный, как ни в чем не бывало, отправил в Москву посольство и предложил «служить против всяких его царского величества неприятелей». Тот отблагодарил Войско Запорожское 300 рублями «легкого жалованья», но от услуг отказался.

А Владислав, став после смерти отца королем Речи Посполитой, еще долго подкалывал московских послов, спрашивая о «здоровье нашего подданного Михаила». От претензий на Московский престол он отказался только в 1634 г.

Теперь россияне стесняются признавать ведущую роль наших предков в событиях Смуты. В вышеупомянутом фильме «1612» украинцы изображены как «полицаи» при позднесредневековых «НАТОвцах» – закованных в латы летучих гусарах и наемниках-мушкетерах. Однако в реальности именно православные «литвины» и «черкасы» составляли основу иностранных контингентов в войсках претендентов на московский престол. Они выступали глашатаями новых, несамодержавных, политических порядков. Восприимчивости московитов к этим аргументам удивлялись шведы, упрекавшие их: «Как вам не стыдно, что вы слушаете всякий бред и берете себе в государи всякого негодяя, какого вам приведут литовские люди!».

Владислав vs Петр: двери в Европу вместо окна

Через неполные сто лет Россия все же подверглась форсированной европеизации по инициативе царя Петра I и его сподвижников. Правда, своими методами эта европеизация смахивала скорее на китайскую Культурную революцию. Переняв технологии и манеру одеваться, в политико-правовом отношении Российская империя так и осталась азиатской деспотией.

Между тем, есть основания полагать, что царь Владислав – представитель польско-шведской династии Ваза – мог бы европеизировать Московское царство куда более цивилизованными методами. Будучи сам европейцем (да еще и не обладая самодержавными полномочиями), он наверняка открыл бы для своих подданных в Европу двери. А так россияне полезли туда через окно, прорубленное, как известно, самодержавным тираном Петром Романовым. В итоге, российская действительность производила на европейцев удручающее впечатление – и при Петре I, и через сто лет после него.

«Нужно жить в этой пустыне без покоя, в этой тюрьме без отдыха, которая именуется Россией, чтобы почувствовать свободу, предоставленную народам в других странах Европы, каков бы ни был принятый там образ правления», – подвел итоги своего путешествия по Росси в 1839 году маркиз де Кюстин. Убежденный монархист, он поехал искать «доводов против республики», но вернулся противником абсолютизма.

А то, с каким размахом нынешние хозяева Кремля борются с любыми проявлениями внесистемности, наводит на мысль, что проблемы с легитимностью у них такие же, как у Бориса Годунова и Василия Шуйского.

Дмитро Шурхало, для «ОРД»