Журналисты «НН» подготовили к эфиру сюжет о ненадежной системе охраны Киевской (Вышгородской) ГРЕС и о возможных последствиях, к которым может привести разрушение дамбы каскадов столичной гидроэлектростанции. Материал всесторонне собирался на протяжении недели, при этом корреспонденты неоднократно записывали интервью с должностными лицами станции, в том числе и с директором каскада Киевских ГЭС Николаем Бидным.
Когда же корреспонденты в очередной раз приехали дозаписать материал с начальником охранной службы Укргидроэнергии Николаем Канифольским, руководитель охраны после часового интервью непосредственно на территории объекта, предварительно продемонстрировав всю систему обеспечения безопасности, неожиданно вызвал наряд местного райотдела милиции и представителя СБУ. Как выяснилось позже, в камеру попали кадры, на которых явно просматривались элементы разрушения дамбы.
Начальник охраны в присутствии сотрудников милиции и Службы безопасности потребовал выдать ему кассету со всем отснятым материалом. Оказавшись в такой «щекотливой» ситуации, офицер СБУ, сославшись на дела поважнее, отказался принимать участие в «выемке» и ушел из кабинета начальника охраны.
В то же время сотрудники милиции приняли самое активное участие в процессе изъятия кассеты. По словам одного из оперативников, они получили такую команду непосредственно от начальника Вышгородского РОВД. Поэтому сотрудники милиции в течение 7 часов (!) выясняли личности журналистов, при том, что письмо-разрешение на съемку с фамилиями корреспондентов находилось у руководства ГРЕС еще с 23 апреля этого года. Позже стали выяснять цель (?) подготовки материала. Все это время работники Вышгородского РОВД требовали передать кассету уже им. Разумеется, видеоматериал журналисты милиционерам не отдали. Тогда, «проконсультированные» приехавшими руководителями областного ГУМВД, райотделовские милиционеры попросили съемочную группу написать заявления о том, что они не имеют претензий к действиям сотрудников органов внутренних дел.
Такого заявления журналисты «НН» конечно же, тоже не писали, зато о действиях сотрудников милиции, нарушающих ст.171 УК Украины в части препятствования журналистской деятельности, обещали сообщить в сюжете. Не объясняя причину задержания, группу журналистов милиционеры решили отпустить только к 19.30 — времени, когда в эфир вышла очередная программа «Надзвичайних новин».
При этом как в старые добрые времена, на сайте МВД появился «упреждающий» удар, о якобы «группе подозрительных лиц, имитирующих заминирование дамбы» и «изъятый муляж взрывного устройства».
Весь этот традиционный набор слов ведомственной пресс-службы не имеет ничего общего с действительностью: никаких взрывных устройств у журналистов не было, и первое что, они предъявили милиционерам — свои служебные удостоверения. Тем не менее, программа «НН» не будет подавать в суд на коллег из ДОС МВД за клевету, понимая, что они вынуждены отражать сегодняшнюю линию взаимоотношений руководства милиции и прессы.
Ну а сюжет об охране Вышгородской ГРЕС, а точнее, ее отсутствии, смотрите в сегодняшнем выпуске «Надзвичайних новин» ровно в 19.30 на ICTV.
Сайт «Kriminal.tv» телепрограммы «Надзвичайні новини»
Один ответ
…Это первый год после потопа журналисты придумывали красивые названия – «зона смерти», «адская кухня» и еще чего покруче. А потом…
К любой новости привыкают. Привыкли и к этой. Хотя, как можно привыкнуть к тому, что на месте городов и сел теперь могильник, Михаил слабо себе представлял.
Никто не знал, сколько людей погибло во время потопа. В любом случае – пятнадцать миллионов, как объявило ООН, или семнадцать миллионов человек, как говорили некоторые специалисты – цифра была одинаково страшной. Одно время, число погибших пытались подсчитать, но из этого ничего не получилось. А когда начались основные события – стало просто не до того.
Зона совместного влияния – выдумали же названьице! Когда на второй месяц после событий прекратили прием беженцев и начали городить «колючку» и пропускные пункты на востоке, никто не мог сообразить, что, собственно говоря, произошло. Коммуникации не работали – связь, телевидение и радио никто и не налаживал. У военных была своя, а всем остальным, если честно, было не до связи. Жара стояла страшная, трупы животных и людей гнили, буквально, повсюду. Ядерное заражение от шести блоков Запорожской АЭС, химическое заражение от химкомбинатов и металлургических заводов, вспышки инфекций, вплоть до чумы и холеры – забот, мягко говоря, хватало. А тут – конфедераты, с их дохлым тезисом, что сам Господь поделил Украину на Левобережную и Правобережную, Львовский путч ОУНовцев, Полонянский кризис…
Вдоль нефте и газопроводов стали стеной российские войска – какое уж тут международное сообщество и его бесполезное мнение, когда речь идет о собственных интересах? Да и мировое сообщество не сильно сопротивлялось, разве что особо оголтелые правозащитные организации – российские ресурсы шли в Европу, а своя рубашка, все же, ближе к телу, чем чья то «вышиванка». Тем более что восточные области заявили о создании независимой республики и мгновенно присоединились к России, войдя в состав Федерации, как единый член.
…Волна превратила море в радиоактивную помойную яму – и на украинском, и на турецком побережье. И на российском, румынском, абхазском, грузинском и болгарском тоже. Не было больше Черного моря. Древний Понт Эвксинский умер, приняв в свою утробу миллионы тонн отравленной воды, миллионы трупов, миллионы тонн мусора и тысячи тонн изотопов и химических веществ.
Когда Волна, со скоростью более 500 километров в час, прошла семидесятиметровой стеной через устье Днепра и обрушилась в соленые воды, сметя туда заодно и Одессу, старое море содрогнулось в агонии. Казалось, чаша, заполненная им, качнулась, и тяжелый удар выплеснувшихся через край вод, стер с лица земли прибрежные города, не делая различий ни по национальному, ни по географическому признаку. Это был конец пути. Дальше Волне было идти некуда.
Сергеев впервые вышел к морю весной, и было это спустя три года после Потопа. Открывшаяся перед ним картина чуть не заставила его, много повидавшего и много потерявшего, разрыдаться…
…Вот севернее, как раз куда и дул ветер, так приглянувшийся Саманте, там подпорная стена Киевского водохранилища действительно напоминала памятник и зимой и летом. Миллионы тонн вздыбленного бетона и искореженной арматуры, раскуроченные могучей рукой великана. Памятник Потопу – мечта сюрреалиста. И лежащий у его подножия мертвый город, на улицах которого до сих пор «фонит» окаменевший донный ил Киевского моря – память о Чернобыле года 1986 го.
А ведь тогда казалось, что ничего страшнее уже не будет. Что случившееся будет уроком на веки вечные! Но смогли таки побороть страх! Осилили задачу! Смогли наплевать на все, матерые человечищи!
Сергеев побывал возле подпорной стены в год Потопа.
Понять, что и как произошло, было сложно уже тогда. Вода уничтожила все следы, смыла все улики, если они были, оставив вместо них возможности строить предположения. Но если люди не верят очевидным фактам, кто поверит спорным предположениям?
Тогда был октябрь года Первого. Первого послепотопного года. Золотая осень. И севернее Вышгорода она была действительно золотой, как в прежние годы. А ниже…
Ниже на деревьях тоже были желтые листья. От Киева до Черкасс они желтели от остаточной радиации речного ила, от Черкасс до Запорожья – от химического поражения, ниже Запорожья – от химического поражения и радиации. Недавно накрытая Волной часть страны ворочалась в жидкой радиоактивной грязи, в мусоре и разложившихся телах, покрывалась нарывами и толстой земляной коркой. Рушились подмытые водой дома, горели обезлюдевшие города, лилась кровь, и выжившие научились этого не замечать. Цивилизация сползала со стремительно дичающих человеков, как кожа с обожженной руки – перчаткой…
…Если закрыть глаза, то можно было увидеть как…
… медленно вползает в камеру шлюза самоходная баржа. Закрываются массивные створы. За стеклами рубки никого не видно – в них отражается низкое солнце. Трюмы набиты сотнями биг бэгов. А между ними – неверное пульсирующее свечение. Ждут сигнала приемные контуры взрывателей, подмигивают крошечные огоньки, словно в трюме переглядываются несколько десятков красноглазых крыс.
… коричневой гусеницей заползает на дамбу поезд, а в вагонах коробочках, среди мешков с селитрой и гексагеном, малиновым светом мерцают светодиоды радиодетонаторов. Крысы, ждущие сигнала, чтобы впиться своими острыми, раскаленными зубами в бетонную плоть, армированную стальными костями, и разорвать ее на части.
Или там было что то другое?
Может быть…
Вполне может быть…
Для определения типа использованной взрывчатки нужна, как минимум, экспресс лаборатория, а у Сергеева не было ничего даже для того, чтобы взять пробы.
Возможно, что на месте катастрофы работали следственные комиссии. А возможно, и нет. Было ли у кого нибудь желание устанавливать истину в самый страшный год, Первый год после Потопа? Но ведь журналисты тогда еще рыли носом землю. Тема была больной, свежей и каждая статья, если в ней присутствовали хоть какие то факты, воспринималась, словно откровение.
Писали разное. Писали о плачевном состоянии плотин Днепровского каскада. О том, что, несмотря на неоднократные требования специалистов выделить деньги на ремонт, финансирование не велось, а там, где велось, денег ни на что другое, как на то, чтобы их украсть, не хватало! Говорили о низком качестве бетонов, о старении арматурного каркаса и нерасчетных нагрузках, возникших от движения транспорта. Рассматривали сейсмическую теорию, теорию просадок нижних слоев грунта, теорию образования каверн, но никто – как по сговору – не упоминал о возможности террористического акта.
Ни те, кто оказался по правую сторону Днепра.
Ни те, которые стали хозяевами на левой.
Сергеев же всегда начинал расследование с той версии, которую отвергали заинтересованные стороны. Но его мнением уж точно никто не интересовался. Сама мысль о том, что такое несчастье может быть не результатом халатности, а результатом целенаправленной деятельности рук человеческих, вызывала у 90 % журналистов отторжение, что наводило Сергеева на мысль о том, что человечество, сколько его не бей, от глобального идеализма не избавится. Оставшиеся 10 % реалистов опубликовать свои статьи в свободной прессе не смогли. Пресса не была настолько свободна, и, возможно, (хотя Сергеев начал это понимать только после многих лет жизни на Ничьей Земле) решение тайных цензоров было правильным. Умножая познания свои, ты умножаешь скорбь свою.
И вот, спустя годы на этом месте остался только мусор, выглядывающий из под снега. Ни очевидцев. Ни тех, кто захочет докопаться до причин произошедшего. Никого.
И ведь все попытались объяснить, оставаясь в привычных рамках – и грохот, и взрывную волну! И объяснили все головотяпством и стечением обстоятельств, потому, что люди с охотой верят во все, что укладывается в простую картину мира, и не хотят верить в то, что может сделать их жизнь менее удобной.
Даже Сергееву иногда хотелось думать, что он ошибался. Очень хотелось. Но, почему то, ни забыть, ни убедить себя в том, что тогда, на дамбе, похозяйничала роковая случайность, не получалось. Потому что он знал.
Знал наверняка…
…Она протянула руку к стакану с недопитым виски и вдруг услышала тихий звон, похожий на комариный писк. Звук был неприятным, словно зуд в ушной раковине и Вика не сразу сообразила, что на самом деле его тон не высокий, а очень низкий, словно где то за горизонтом в небе лопнула огромная басовая струна.
Она накрыла стакан рукой и с недоумением ощутила, что стекло вибрирует под ее ладонью, пол веранды дрожит, а в рамах начали гудеть стекла. Плотникова оглянулась вокруг, сделала несколько шагов к краю лестницы и увидела, как исчезают с глаз яркие пунктиры мостов, гаснут огни Левобережья, словно кто то провел по нему огромной тряпкой, смахивая сверкающую золотую пыль. Та же темная тень катилась по правому берегу, и стирала город, как ластиком.
Стакан упал к Вике под ноги, но не разбился, а запрыгал по доскам мячиком. Писк перерос в гул. Из тьмы на дом надвигалась армия безумных барабанщиков, и все вокруг дрожало от испуга. Зажглись окна у соседей справа, вспыхнули лампы на веранде в доме через улицу. Загорланили разбуженные птицы, воздух наполнился хлопаньем крыльев.
Вика, прижав руки к груди, не могла оторвать взгляда от гаснущего города и непонятной серой массы, вскипающей невдалеке, в свете неоновой луны, и только, когда волна стала видна во всей красе, вместе с баржей, несущейся на гребне, словно опытный серфер, поняла, что происходит.
И тогда Плотникова закричала…