От автора
Все, что вы прочтете ниже – это мои личные впечатления о войне. Мне было 22
года, прошел год после войны, я подыхал после контузии и, понимая это, не мог
молчать. Все было написано в мае-июне 1994-ого года, и уже после, 2004-2008-ом,
несколько скорректировано под
информацию, пришедшую с той, противоположной, стороны. Мое мнение об Абхазской
войне наверняка не объективно. Необъективно хотя бы потому, что войну я видел
из грузинских окопов как украинский националист (русский по национальности) и
записывал по принципу «наша мама лучше всех». Теперь должен признать, что многие события,
даже как свидетель, я оценивал несколько односторонне. Это выдержки. Не
торопитесь с оценками, просто посмотрите на войну моими глазами. Ну, да это все
пустое оправдание, что написал – то написал.
Начало украинского периода кавказской войны
Первая группа боевиков была переброшена в Грузию 30 июня 1993 года. Было нас
восемь человек. Нас провожали грузины, среди них была одна женщина – это то,
что я видел. Переодеваться, начали в самолете перед посадкой в аэропорту
Тбилиси. Я остался в гражданке. С летного поля, те, кто был в форме, прошли
через контроль без проблем. У остальных – проверили документы, заставили
закатать рукава и показать руки. Наркоманов среди нас не было. В УНА-УНСО я
известен под кличкой Шамиль, но Абхазии я воевал под именем Юрия Сергеевича
Тетерюка …
Первого июля прибыли в Сухуми. Мы были приписаны к Отдельному батальону морской
Министерства обороны Грузии. Дислоцировалась часть на территории пансионата “Синоп”. В день
приезда грузины нас напоили (буквально и очень хорошо), но оружия не выдали. В
тот, и два последующих дня город не обстреливали. Грузины нервничали, выходили
на берег и стреляли по волнам. Третьего июля боевикам УНСО выдали оружие,
вечером того же дня начался обстрел города…
Каково воевать
Что такое война? Война это окопы. Наша позиция была в 1800 метрах от поселка Шромы,
рядом с одноименной горой. Рядом с нами несли дежурство солдаты еще какой-то
части. Мы врывались в землю, а они нет. Обосновались в малюсеньком овражке по
соседству. Я спросил: “вы что грёбнулись?” Они ответили, что это мы сами такие.
И вообще где это видано, чтобы грузин сам себе могилу рыл. Согласился я с ними,
даже посмеялся над собственной глупостью и невежеством. Было тогда около 11:00.
Ближе к вечеру русские накрыли нас “Градами”, и соседи, пережив в овражке
обстрел, за 10 минут зарылись в окопы по самые уши. Им еще повезло. За сутки
перед их появлением нас серьезнее обработали, хотя дали всего три выстрела.
Первый был обычным. От мест падения двух других дымный шлейф потянулся. Один
белый, второй был сизым, больше на дым костра похожим. Мы подумали
пристрелочные. Донес ветерок этот шлейф до нас. Я высунулся и поймал немного.
Обожгло горло, перехватило дыхание. Во рту привкус керосиновый и кровь. В
легкие, думаю, не дошло. Потом кожа с языка и глотки
слезла, вкус не чувствовал. Кровь сглатывал, не хотел в госпиталь попасть.
Теперь, если нужен больничный лист, захожу в поликлинику и показываю врачу
глотку…
(На фото: “Арго” в Западной Грузии)
Вторая группа, начало операции
Точную дату переброски второй группы назвать не могу. В расположении батальона
они появились 12 или 13 июля. Их вооружили сразу, более того, часть из них, в
тот же день перебросили под Шромы – нам на усиление.
14 июля началась знаменитая «Шромская операция». Началась она хождением пеше
над Шромами по одноименной горе. Днем мы выдвигались ближе к Гумисте (река в
Абхазии), ночью возвращались на исходные позиции. Возвращались по дороге. Она
шла с мягким подъемом, по склону горы над поселком. Хорошая, заасфальтированная
дорога, ее называли новой. Была еще старая; грунтовая. Сказать, что это
хождение по склону нас задолбало – ничего не сказать. Один раз, выставив посты,
дали команду ”отбой” прямо на дороге. Был дождь, но мы уснули на асфальте как
сурки осенью. Правда отцы командиры замерзли, нас подняли и пошли дальше.
Полусонный украино-грузинский батальон морской пехоты валился с ног. Про
Ахалцысский батальон, где 90% были новобранцы, я вообще молчу. По дороге нашли какой-то
заброшенный домик и залезли туда. Два батальона, и одна разведгруппа. Выставили
посты, распалили костер и повалились спать. На рассвете, когда нас подняли, я
посмотрел на домик “отдохнувшим взглядом”. Как в нем уместилось около двух
сотен рыл с вещмешками и полным вооружением? – для меня загадка до сих пор.
17 июля, раннее утро. Мы спускаемся к Шромам по “старой” дороге. Идем
через минное поле. Это нас не очень тревожит, поскольку мины под нашими ногами
противотанковые. Все идет хорошо. Нахально спускаемся “дончякам”
и чеченам на головы. К казакам у нас счет. По радио они пообещали с нас живых кожу
снимать, посоветовали в плен не сдаваться. Совет наши приняли. 14 июля в ходе
совместной с грузинами разведвылазки, в первом же бою не взяли в плен ни одного
казака, даже когда те поднимали руки. С чеченами сложнее, они злее в бою. В
горах, с ними расходились только по окончании боекомплекта. В отличие от
казаков они вояки умелые, хотя потери от стычек были у них, а не у нас. Из
личных наблюдений: штыковую атаку никто не шел, потому, что все умные и
кидаются гранатами. Кроме того, пока у меня в автомате хоть один патрон, в
открытом бою, я «поимею» во все дыры любого рукопашника…
Первые потери
За плечами пять выстрелов к РПГ-7. Мой первый номер с гранатометом впереди. Все
как всегда, только туман очень уж быстро рассеивается. Нас заметили и прижали
огнем. Из двух сотен нападающих, украинцев –25 человек. Из них у большинства,
включая меня – работу телохранителем в ПМР за войну не считаем – это первая
война. Хотя некоторые прошли войну в Приднестровье и Карабахе. Но здесь мы уже
под артобстрелами были. Кое-кто даже казачков порезать успел. Вновь прибывшие
УНСОвцы, тоже имеют подготовку. Как минимум военные лагеря. Потому, на фоне
морпехов и бойцов армейской разведгруппы, среди которых новичков вообще нет, мы
выглядим более-менее прилично. У ахалцисов опытных только 10 человек, остальные
– зеленые! Через два дня это станет главной причиной потерь у нас…
Четверо наших прорвались под огнем вперед. Они прикрывают Гию – снайпера
Ахалцисского батальона. Наш разведчик «Верес» отвлекает на себя снайпера
противника огнем из переделанного под станковый ПКТ. В конце концов, тот
открылся, поднялся в полный рост. Гия выстрелил. Из окна дома, в 300 метрах перед нами
выпала СВД. Снайпер противника был первым убитым в этой операции. Потом
заработали казачьи гранатометы. Но мы выше, и стреляем через заросли. Достать
нас сквозь них из РПГ бесполезно. Ветки как гардина. Потому гранаты рвутся ниже
по склону или в зарослях за нашими спинами. Кроме того, пулемет «Вереса» не
дает нормально целиться. Он выманивает на себя гранатометные расчеты, открывает
снайперу. В ПКТ каждый второй патрон бронебойно-зажигательный. Потому пятерым
обороняющимся его отвлекающий огонь стоит жизни. Двух «Верес» изрешетил через
стену, еще трех в спину, когда те побежали. Последний гранатометчик казаков,
перед гибелью, успел накрыть передовую группу. Надо отдать должное снайперу,
двух украинцев, Гия, вынес из-под огня на себе. Остальных, включая «Вереса» под нашим
прикрытием вытягивала Марина – медсестра батальона морской пехоты. Пока
отстреливались, намолотили с десяток казачков – это то, что видели. По
радиоперехвату нам записали втрое больше. В ходе перестрелки свои РПГ мы не
засветили…
Захват плацдарма
Как только вышли на окраину Шром, дорогу обстреливать перестали, и саперы мины
разоружили. В поселок вошла морская пехота, точнее 21 боевик УНСО. Фланги на
прорыве взяли на себя грузины из нашего же батальона. Ахалцисы благополучно
отстали.
Есть свои правила ведения боя в населенном пункте (НП). Технику туда вводить
можно на условиях что пехота пойдет впереди и с флангов, прикрывая ее (не
спрячется за броню, а прикроет!). В идеале, прорыв в глубину НП ведется с
участием техники. Если есть танки, БМП-1, БМД-1, то своим вооружением они
прошибают проходы в стенах, так как двери и окна могут быть заминированы. Если
БМП-2, БТР – сосредоточенный огонь ведется по всем возможным укрытиям. Этот
огонь обеспечивает подход к объекту маневренной группы, которая завершает его
обработку по обстановке. В случае прорыва без техники, тактика работы в НП
иная. Мы шли из расчета, что за нами войдет техника. Было готово три единицы (2
— БМП-1; и Т-55), плацдарм был расчищен, вот только техника не пошла.
Эффект внезапности был утерян. Через полчаса подошла разведгруппа «ахалцисов» и
изумилась, как далеко мы вошли. Они же рассказали, что экипажи отказались
входить в поселок, из боязни, что технику сожгут…
Прорыв
18 июля вели перестрелку. С нашей стороны работали, в основном снайпер и
гранатометчики. Гия работал сольно. Гранатометчики – по данным наблюдателей.
Принцип был простой: если в окне замечалось движение, туда стреляли из РПГ.
19 июля началось с уничтожения российского Т-80(позже абхазы выставили в
интернете видео, мы сожгли Т-55, модернизированный вариант, у него сдетонировал
боекомплект, я до 2008-ого об этом не знал ). Буднично его уничтожили, даже
весело. Ахалцисы получили ПТУРС типа «Фагот». Как пользоваться этим
вооружением, молодежи никто не рассказал. «Байда» взялся обучить. Поднялись они
на второй этаж, установили в окне ПТУРС, система наведения рядом. Комнатушка 10
квадратных метров. Из гранатомета и то, стрёмно стрелять, а тут такая дура.
Нашли на той стороне танк. И показал «Байда» 18 летним чадам, как оный ПТУРС
наводить нужно. Все шло хорошо, но один из юношей сунул руки, куда не
следовало. В общем, стартовый двигатель сработал, и снаряд навелся нормально.
Сначала комбат матерился, потому что «Фагот» дорого стоит. Потом – радовался,
что танк сожгли. Молодежь была оглушена залпом и кулаками «Байды», но как
уничтожать российские танки, грузины-новобранцы запомнили навсегда…
В 16:30 они пошли. Не знаю, какой придурок поднял ДШБшников в цепь, и на
что рассчитывал, но сделал он это на пустыре, прямо перед нашим пулеметным
гнездом. «Обух» почти не целился. Водил очередями вправо-влево. Они красавцы в
брониках, сферы у них титановые и автоматы с подствольниками. А в коробке
пулемета «Обуха» бронебойно-зажигательных патронов 200 из 250 – четыре из пяти
лент. Валить он начал не сразу. Подпустил метров на 100-150. И оказалась
десантура в центре пустыря. Так Россия-матушка получила первые 20 цинков со
своими сыновьями. (Уже много лет позже я понял, в чем дело. Когда «ахалцисы»
получили приказ отходить, они нас не предупредили и побежали и русские это
увидели. Тогда и решили «войти красиво». Мы мальчишек прикладами за этот побег
гоняли, они у нас от обиды два гранатомета украли. А их надо было расцеловать,
даже не смотря на гранатометы. Они своим бегством, заманили русских на огневые
точки и минные поля.)
Прикрывали их хорошо. Две минометные батареи, батарея БМ-21 «Град» и танки.
Радист ахалцисов не понял, кто гасит по плацдарму и начал сдавать в эфир наше
расположение. Сотник «Устим» сообразил, вырвал у него микрофон. После чего, на
чистом великодержавном языке отматерил танкистов и навел их на минометную
батарею. Вдохновленные россияне поверили «Устиму», как кадровому офицеру,
больше чем своему корректировщику, и разнесли одну из абхазских минометных
батарей в капусту. Не знаю, как они своих не отличили. Стреляли ведь прямой
наводкой…
Как, кто погиб
В доме, возле которого это произошло, мы оборудовали
две пулеметные точки. На втором этаже находилась отвлекающая, в которую
противник постоянно стрелял из гранатометов, и боевая – на первом. Я снимал
пулемет с верхнего, подрасстрельного гнезда. После чего вел огонь по секторам,
с которых меня могли подстрелить при спуске на первый этаж. Через позиции,
которые должны были держать ахалцисы, русские зашли нам в тыл. Один из них
кинул Ф-1. Эта граната ранила и контузила сотника. Он еще успел поднять автомат
и одной рукой (вторая была перебита осколками) выпустить очередь в посадку
кукурузы. Положил несколько человек, потом его вырвало, и он потерял сознание.
Дальше перестрелка продолжалась уже без него. Одна из пуль попала в плече «Люсьену»(он
же Леонид Ткачук или «Цвях»). Он упал. А когда перестреляли оставшихся в
кукурузе русских, крикнул «Байде»: «добей меня, мне руку оторвало!» К тому
моменту семеро из 21 уже были ранены. Одного снайпер снял еще днем, и к началу
штурма он был уже в госпитале. Шестерых еще не эвакуировали. С «Люсьеном»
раненых стало восемь. Из них семь человек – на позициях в окружении. Вот какой
был расклад. В тот момент мы не знали, что осколок мины убил гранатометчика
Сергея Обуха, псевдоним «Диброва».
(На фото: Сергей Обух, “Диброва”)
И что пулеметы русских, не дававшие отвести
раненных, заткнулись благодаря ему. Он был с морпехами на горе, и идти назад
ему было не обязательно. Он знал, что внизу мы, в окружении и зажаты пулеметным
огнем. Потому вернулся, подавил пулеметы и погиб. Это был его первый и
последний бой.
Вторая смерть
Воспользовавшись передышкой, «Байда», который принял на себя
командование, начал отводить раненных. Чтобы Ленька себя не добил, автомат у
него забрали. В тот момент к нам пробились морпехи и передали приказ отходить. «Люсьен»,
поднял брошенный кем-то из новобранцев АКМ(его АК-74 «Байда» забрал), и сел у
забора. В горячке, наши его не заметили и прошли мимо. Последним с позиций
уходил я. Не потому, что герой, просто так получилось. В общем, спрыгнув с окна
дома, пулемет я оставил на верху. Пришлось вернуться, тут-то все и началось.
Они прорвались двумя группами. Одна шла прямо за раненными по дороге. Вторая –
вдоль вышеупомянутой кукурузной посадки. Я взял на прицел тех, что шли следом
за нашими, но на курок нажать не успел, они начали падать. Ленька не знал что я
в доме, потому, прикрывая раненных, вызвал огонь обеих групп на себя. Он
положил и первую, и вторую, но сам получил еще несколько пуль. Мне осталось
пройтись очередями по тем, кто еще ползал. Подошел я к нему, начал оттаскивать.
Рубашка задралась, из-под нее кровь хлынула. Кругом мины рвутся – очухались
батареи. «Люсик» вырывается, у него шок. Повернул я голову, смотрю, его отец
идет. Они постоянно были вместе. И по жизни, и на войне. Ровно так, не
прикрываясь идет старик, сына ищет, а вокруг него трассера летают. Вот тогда
мне по-настоящему страшно стало. Если убьют – х… с ним, а если ранят. Я, их
двоих, никаким героизмом отсюда не вынесу. Он идет, я смотрю. Увидел нас
подошел, начал сына упрекать. Тот головой мотает, глаза безумные. Вдвоем мы «Люсьена»
из-под огня вынесли.
Когда тащишь раненного, он тяжеленный и хочется его бросить. Но ты не просто
тянешь, ты Бога молишь чтобы выжил. Обеты Ему даешь. С надеждой смотришь на
санинструктора, потому, что тот, умирающему товарищу, противошоковую ампулу
вкалывает. И не веришь глазам, когда лицо вытягивается, и над умершим сыном
начинает тихо сходить с ума отец. Жуткое это зрелище, когда с лица человека
разум уходит. «Люсика» по горе мы тянули более 2-х часов. На руках тянули: ни
брони, ни вертушек не было. Трижды сердце запускали. После смерти сына «Обух»
так и не оправился. Позже, он отомстил за сына: перебил более ста человек на
той стороне. 18 июля 1993 года Леониду Ткачуку – «Люсьену»(«Цвяху»),
исполнилось 19 лет. 19 июля – он погиб. У него это была третья война. До
Абхазии, он прошел Приднестровье и Карабах.
Юрий Колесников (Шамиль, ВЕСЕЛЬЧАК-У)
