в Днепропетровском интернате для детей-инвалидов умер 15-летний воспитанник Игорь Марченко

Десятого августа нынешнего года в Днепропетровском интернате для детей-инвалидов умер 15-летний воспитанник Игорь Марченко, о котором “ФАКТЫ” писали несколько лет назад. В 2004 году жители Днепропетровска привели в приемный покой областной детской больницы восьмилетнего подкидыша, которого нашли в подвале многоквартирного дома. Состояние малыша, срочно госпитализированного в отделение урологии, было катастрофическим: моча пропитала всю одежду, штанишки примерзли к ножкам несчастного ребенка (на дворе был февраль), по всему телу кишели насекомые. Когда Игоря Марченко, как он себя назвал, обследовали на УЗИ, врачи ужаснулись: у ребенка полностью отсутствовал мочевой пузырь, и жидкость из почек поступала прямо в брюшину. К страшной патологии добавилась еще и инфекция — острый двусторонний пиелонефрит.
*Инцидент с укусом уха и побоями, которым подвергся Игорь Марченко (на фото) в апреле нынешнего года, был подтвержден актом судебно-медицинской экспертизы.
Игорь провел в отделении детской областной больницы несколько месяцев. Отмыв, немного откормив и подлечив мальчугана, днепропетровские хирурги решились на операцию. Однако полностью устранить тяжелейшую патологию оказалось невозможно. Медикам удалось лишь соединить оба мочеточника, вывести их на брюшную стенку и подключить мочеприемник. Все это время врачи пытались отыскать родственников мальчика. Игорек рассказывал, что они с мамой Таней и дядей Вовой жили в квартире, потом мама умерла, и его отвели в подвал, где он прожил несколько недель, ни разу не поменяв одежду и не поев досыта. Но установить адрес, по которому, возможно, проживала умершая мать, не получалось: ребенок называл улицу, на которой вовсе не было многоквартирных домов! Лишь благодаря корреспонденту “ФАКТОВ” Наталье Гармаш, навестившей ребенка в больнице, удалось выйти на след его бывшей семьи. Оказалось, что мальчик родился в Кобеляках Полтавской области. Его отец, парень из хорошей крестьянской семьи, очень тяжело переживал болезнь первенца. Жена Таня, отправившаяся с малышом в Киев на операцию, вернулась из столицы ни с чем: якобы женщина нарушила больничный режим, и из-за этого их с ребенком “попросили” из медицинского учреждения. Второй младенец, появившийся у пары, также был больным и умер вскоре после рождения. Молодой отец, не перенеся несчастий, наложил на себя руки. Мать начала пить и совсем перестала заботиться о сынишке. Однако, услыхав, что в сельсовете собираются лишить ее родительских прав, взяла ребенка и подалась в Днепропетровск, где жили ее родственники.
Собранные по крупицам сведения о родственниках мальчика, впрочем, никак не помогли устроить его судьбу. Родного дома Игорек Марченко так и не обрел. Поэтому после больницы неизлечимо больного сироту определили в Днепропетровский дом-интернат для детей-инвалидов.
Наша газета не раз положительно отзывалась об этом заведении и его высокопрофессиональных воспитателях и педагогах. Однако то, что мы узнали о педагогическом коллективе и остальных сотрудниках детского интерната в связи со смертью маленького страдальца, “положительным” никак не назовешь. Судите сами.
Чем беспомощнее был ребенок, тем хуже к нему относились
О том, что в действительности происходит в стенах детских домов и интернатов, когда закрываются двери за высокопоставленными гостями и чиновными комиссиями, решили рассказать вчерашние воспитанники и уволившиеся педагоги. Те, кто в настоящий момент живет там или работает, о таком не скажут — им еще жить и работать дальше. Поэтому “ФАКТЫ” встретились с несколькими бывшими обитателями интерната.
— Мне 20 лет, я болен детским церебральным параличом, передвигаюсь на коляске. После окончания школы (в июне 2010 года) меня из Днепропетровского интерната для детей-инвалидов сразу перевели в дом престарелых в Приднепровском, — говорит мой собеседник Александр. — Теперь я могу многое рассказать, мне бояться больше нечего: Игорь на том свете, а я в доме престарелых. Единственное, что меня останавливает, — хотелось бы иногда видеть остальных ребят, я по ним скучаю. Но после нашей беседы руководство интерната вряд ли мне обрадуется…
Александр провел в интернате 12 лет. По его словам, моральный климат в детском учреждении всегда был тяжелым. Педагоги, а в особенности воспитатели и няньки, считали маленьких калек “детьми второго сорта”. И чем беспомощнее был ребенок, тем хуже к нему относились.
— Один раз в столовой я услышал, как ребята между собой разговаривали, что поступил, мол, мальчишка без половых органов. Они хихикали, а я сразу подумал, что нужно бы с ним познакомиться и защищать от остальных. Ему тогда было лет девять, а мне четырнадцать. Он вполне мог бы быть моим младшим братом.
Потом оказалось, что половые органы у него на месте, не хватало только мочевого пузыря. Справа из живота торчала пластиковая трубочка, а под штаны был привязан тряпичный чехол, в котором находилась пол-литровая бутылочка, куда стекала моча. Но медсестры и няньки продолжали обзывать его “бесполым”. Морально Игоря это, конечно, травмировало.
О себе мальчик знал немного. Вообще не помнил отца, смутно припоминал маму. Но характер у него был хороший, мы с ним быстро подружились. Я старался помогать ему, чем мог. Из-за проблем со здоровьем Игоря часто возили в больницу. Менять трубочку можно было только там. Еще ее нужно было промывать каждый день — физраствором или фурацилином. Это вполне могли делать наши медсестры. НО ОНИ ЭТОГО НЕ СДЕЛАЛИ НИ РАЗУ! Им было проще, когда трубка забивалась гноем, вызывать “скорую” и везти его в больницу. Врачи — дай им Бог здоровья, сколько раз они спасали Игорька — всегда удивлялись, почему ребенок такой неухоженный.
Потом бутылочку под брюками заменили на мочесборник — полиэтиленовый пакет с краником внизу. Он привязывался к ноге и был почти незаметным. Правда, начались новые проблемы. Такого пакета хватало на месяц, потом он рвался, а скотчем склеить его не удавалось. Ребенок по утрам просыпался весь в моче — мокрый, холодный. В палату влетала нянька: “Что, бесполый, опять обоссался?!” Унижала, оскорбляла! Мальчик плакал от стыда и бессилия. Как можно говорить такое ребенку, у которого нет мочевого пузыря? Как будто она не знает, чем он болен!
Получить новый мочесборник в нашем медпункте было невозможно. Когда Игорь просил, медсестра отмахивалась: “Иди отсюда, лучше в туалет научись ходить!” Я тоже просил за него. Ответ: “Тебе что, больше всех надо?” Такие мочесборники продаются в аптеках, поэтому мы поняли, что проще покупать самим. Правда, не всегда были деньги. Иногда ребята сбрасывались — он стоил 5 гривен 50 копеек — и покупали.
— Или мастерили из нескольких одноразовых целлофановых пакетиков, прикручивали к трубочке пластырем, — присоединился к разговору еще один бывший воспитанник Днепропетровского интерната Максим Мелецкий. Сейчас он учится на третьем курсе планово-экономического техникума в Каменец-Подольске. Инвалид 2-й группы, также страдает детским церебральным параличом, но в отличие от Александра передвигается самостоятельно, без коляски.
«Мы практически голодали, в то время как по вечерам работники интерната уносили домой полные сумки еды»
У Максима — своя печальная история. Мать отказалась от сына сразу, как только узнала о его болезни. До девяти лет ребенок не мог ходить, только ползал по полу. Встать на костыли, а потом и научиться передвигаться без них стало возможно лишь после десятка операций — кости вправляли, мышцы подрезали, корректировали.
*«Условия быта в интернате хорошие, – говорит Максим Мелецкий (на фото), бывший воспитанник Днепропетровского дома-интерната для детей-инвалидов. – Но как же плохо там относятся к детям! Санитарки и медсестры часто позволяют себе распускать руки, унижать своих подопечных. Их раздражает физическая немощь маленьких воспитанников».
— В 15 лет я поехал в Киев на операцию в Центр микрохирургии глаза и там познакомился с женщиной, которая предложила взять меня к себе, — вспоминает Максим Мелецкий. — Конечно, я с радостью согласился! Ведь каждый ребенок хочет иметь семью. Она оформила все документы, забрала меня. Но потом она заболела и из-за этого потеряла право на опеку. Оказалось, что меня снова нужно возвращать в интернат. Однако мне сказали, что возвращение на прежнее место — это моральная травма. Мол, дети будут смеяться, что меня забрали в семью, а потом обратно отдали — дескать, не нужен. Ну, это правда, в интернате такие вещи очень болезненно воспринимаются. И тогда меня повезли в Днепропетровский интернат для детей-инвалидов.
Условия быта там хорошие. Особенно на первом этаже, где находится администрация, все вагонкой обито — вообще сказка, — продолжает Максим. — Но как же плохо относятся к детям! Санитарки и медсестры часто позволяют себе распускать руки, унижать своих подопечных. Их раздражает физическая немощь, особенно в том, что касается отправления физиологических потребностей. Вот пример: ребенку-колясочнику ночью захотелось в туалет, надо звать нянечку. Но часто их дозваться невозможно, они спят как убитые. Ребенок не сдержался, не успел, сходил под себя. Утром его ждет публичная экзекуция: нянька орет, тычет в него кулаками и в конце концов… заворачивает ему эту простыню с клеенкой на голову: “Дыши этим, падла!” А если бы он под клеенкой вообще задохнулся? Мы впятером еле-еле эту озверевшую нянечку от ребенка оторвали.
Иногда няньки, собираясь как следует выспаться, надевают на ночь детям памперсы. Это тоже мучение: ребенок до утра не спит, преет в том памперсе, лишь бы не будить нянечку, чтобы не вызывать ее гнев.
— Некоторые сотрудники позволяют себе приходить на работу выпившими, — продолжает Максим. — Один раз пьяный воспитатель (его, правда, уже уволили) вез в коляске ребенка — тяжелого инвалида. Споткнулся, перевернул коляску и кричит этому ребенку, который сам почти не может двигаться: “Ты, вставай!” Тот ползает по полу, голова в кровь разбита. Я подошел к ним: “Вы же сами его опрокинули, помогите ему!” (Из-за своего физического состояния Максим не смог бы помочь товарищу. — Авт.) Он на меня как гаркнет: “Заткнись!” А у самого изо рта такой, извините, “факел” — ой-ой! Воспитатель оставил ребенка лежащим на полу, побежал к себе в кабинет, там “добавил” — и только тогда вернулся.
Но последней каплей для того, чтобы я начал открыто протестовать, стало питание. Мы практически голодали, в то время как по вечерам работники интерната уносили домой полные сумки еды. И это при том, что каждый ребенок в интернате получает государственную пенсию по инвалидности, 75 процентов из которой высчитывается на его содержание в интернате. У диетсестры на каждый день составлено “меню требования”, где все порции для младших, средних и старших детей расписаны по граммам. Но нам, старшим, давали такие же малюсенькие тарелочки, как и малышам! Когда спонсоры привозят бананы, йогурты, дети их даже не видят. Вкусные продукты исчезают куда-то, так и не попав на интернатский стол.
Терпение лопнуло во время приезда очередной проверяющей комиссии из санэпидемстанции. Когда дети пришли в столовую, инспекторы уже сидели за обеденным столом и ели аппетитные котлеты, свежие помидоры. А у нас в тарелках была вчерашняя каша и куски вареного сала вместо мяса! Хотя многим детям жирного вообще нельзя давать.
Старшие ребята возмущенно загалдели, потом Максим собрал вареное сало на одну тарелку и подошел к столу, где закусывали члены комиссии: “Хочу угостить вас настоящей интернатской едой! Тем, чем кормят здесь воспитанников!” Проверяющие вытаращили глаза, но потом, правда, уже внимательнее стали слушать ребят…
— Мы думали, что наш протест на что-то повлияет… Но ничего не изменилось. Проверяющие послушали и ушли, преподаватель-методист догнала их в коридоре: “Кого вы слушаете? Это же все придурки!” Я тогда подумал: раз так, придется доказывать, что напрасно администрация ни во что не ставит детей.
16-летний Максим Мелецкий написал письмо в прокуратуру. Заявление воспитанника там восприняли серьезно. Спустя месяц юноше пришел ответ, в котором сообщалось: факты из его жалобы частично подтвердились. На директора детского дома-интерната Бабанскую был наложен административный штраф, а в отношении старшей медсестры, диетсестры и повара предпринято дисциплинарное расследование. Интересно, что во время проверки в интернате обнаружились некоторые дары спонсоров, которые… сложили в кладовую и просто забыли раздать. Коробки с просроченной (на два(!) года) минеральной водой, покрытые плесенью шоколадные конфеты…
«Директриса пригрозила: «Не отдашь письма-жалобы, окажешься в психушке!»
Но и после того, как факты нарушений подтвердились, в интернате ничего не изменилось. И тогда юный борец с режимом решил писать жалобы дальше: в Министерство науки и образования, уполномоченной по правам человека Нине Карпачевой, в Генеральную прокуратуру. Причем везде приписывал: “Над детьми издеваются, немедленно выезжайте на проверку”. Эти обращения подписали 15 старших воспитанников.
— Об этих письмах, лежащих у меня в тумбочке, узнала старшая медсестра. Директор вызвала меня к себе и сначала предложила отдать эти письма по-хорошему. Когда я отказался, пригрозила: “Окажешься в психиатрической больнице!” И вызвала спецбригаду скорой помощи. Медики приехали, я с ними нормально, спокойно поговорил, объяснил, в чем дело, и они уехали, отказавшись меня госпитализировать. Но наша администрация как будто озверела. Им во что бы то ни стало нужно было иметь документ, что я психически больной. Спустя пару часов они снова вызвали “психиатричку”, и опять врачи уехали ни с чем. Лишь в три часа ночи, после того как меня с пяти вечера “прессовали” в кабинете директора, не разрешая даже сходить в туалет, а потом сделали какой-то укол, я дал “добровольное” разрешение на психиатрическое обследование.
Руководство в третий раз вызвало “скорую”, и бунтовщика увезли.
— Впрочем, это было и к лучшему, — с оттенком облегчения отметил Максим. — В психиатрической больнице собрали консилиум, и через пять дней меня выписали со справкой, что я психически здоров. Только пока меня не было, в интернате произошло очередное ЧП. Преподаватель Копчик избила 12-летнего Игоря Марченко.
— За что?
— Ссора началась с того, что преподаватель заметила, что у него мокрые брюки, и потребовала идти мыться. Иногда такая беда могла приключиться с Игорем и днем: если трубочка чуть-чуть отходила, моча текла по ногам. Так, видимо, произошло и в тот раз. Детям оставалось всего полчаса до сна, он возразил, что вымоется перед тем, как укладываться в постель. Вот педагог и накинулась на него. Разбила губу, расцарапала лицо, шею. Но в интернате кому не пожалуйся — глухо. Директор, узнав об инциденте, даже не сделала педагогу замечание. Тогда Игорь, чтобы об этом случае узнали за стенами интерната, специально выдернул у себя из тела эту трубочку. Его были вынуждены везти в урологическое отделение областной детской больницы, где лечащий врач, ужаснувшись при виде избитого ребенка, сама позвонила в прокуратуру. Только после этого воспитательница уволилась “по собственному желанию”. А я, вернувшись из психушки, позвонил на телевидение и рассказал об этом случае.
С тех пор, убедившись, что в интернате завелся правдолюбец, педагогические работники старались держать себя в руках: матом уже не выражались, в драку не лезли.
— Я едва дождался 2008 года, когда после окончания 10-го класса смог покинуть интернат, — продолжает Максим. — Сейчас учусь в техникуме. И с одной стороны, радуюсь, что больше не вижу этих педагогов, а с другой — переживаю, что издевательства над детьми возобновились. Снова их бьют, снова сотрудники ходят пьяными. Дети же мне звонят постоянно, обо всем рассказывают. На Пасху младшая медицинская сестра, толстая тетя лет 50-ти, так веселилась, что полезла на игровую площадку и застряла в… детской трубе. Остальные сотрудники ее вытягивали, поливая маслом. И все это происходило на глазах у детей.
В конце апреля 2010 года там опять случилось ЧП: снова избили Игоря. На этот раз нянька.
— Игорь в коридоре играл надувным мячиком, а я уже направился к себе в комнату, пора было ложиться спать, — вспоминает Александр. — Вдруг слышу: шум, крик. Выезжаю в коридор на своей коляске — бежит ко мне Игорек, плачет, держится за ухо. Оттуда кровь течет! Говорит: “Нянька меня за ухо укусила!” Я сначала не поверил. Но смотрю — действительно, рана рваная, ну точно, нанесенная острыми зубами! Хорошо, что сразу сообразил ее сфотографировать, иначе дело постарались бы замять. Потом уже спрашивал эту женщину (ей лет 40, есть свои дети): “Наташа, неужели это правда?” Она ответила: “Ну что тут такого, ну прикусила чуть-чуть!”
— Узнав об этом садизме, я сразу приехал в Днепропетровск. С помощью хитрости мне удалось забрать Игорька из интерната и отвезти на судебно-медицинскую экспертизу, — добавил Максим. — Администрация уже придумала версию, будто бы нянька во время потасовки слегка царапнула ребенка металлическим ключом. Но эксперт четко определил наличие у ребенка укушенной раны правого уха и трех ссадин на шее, нанесенных тупым предметом.
Десятого августа 2010 года Игоря Марченко не стало. Незадолго до смерти он перенес две операции и умер из-за того, что почки перестали справляться с нагрузкой.
— Мы понимаем, что Игорь умер не из-за этих побоев, а от своей основной болезни. Но его коротенькая жизнь, и без того мучительная, была полна унижений и издевательств, — сказали ребята. А Максим еще добавил: — Мне кажется, для того чтобы работать в интернате, надо любить детей. Ну, может, не так, как собственных. Но относиться к ним хотя бы с уважением.
«Один из воспитателей, когда надо было закусить, шарил по детским тумбочкам в поисках консервов»
С бывшим воспитателем интерната Виктором Конюшко мы встретились на вокзале, незадолго до отправления моего поезда в Киев. Виктор Викторович по специальности историк и филолог, имеет два высших образования. В интернате проработал в течение одного учебного года. Больше не выдержал.
— Увы, все, что рассказывали вам ребята, правда. И про откровенное насилие со стороны нянечек тоже. Когда ребенок просится в туалет, да еще не может сдержаться, — это вызывает у них отвращение и злобу.
И про пьянство правда. Один из воспитателей вообще находился на работе постоянно пьяным. Надо было закусить — ходил по детским комнатам, шарил по тумбочкам, искал консервы. Когда находил — объявлял, что их хранить запрещается, уносил к себе в кабинет и там съедал.
Подарки спонсоров исчезали в неизвестном направлении. К примеру, во время эпидемии гриппа привезли микроавтобус с лимонами, а детям чай с лимонами достался только два раза. Начальник интерната, как опекун большинства детей, имеет право снимать деньги с их карточного счета, и бывает, что на личных карточках воспитанников написано, что им покупали и фирменные кроссовки, и куртки, и дубленки. А дети этого и в глаза не видели.
В договоре о найме на работу, который я подписывал, было указано, что каждый сотрудник интерната (имеется в виду педагогический состав) должен иметь педагогическое образование, но у многих высшего образования нет вообще. Они устроены по знакомству. У меня ведь тоже нет специального дефектологического образования, чтобы работать с такими детьми. Дети непростые — больные, депрессивные, иногда бывают агрессивными. Но в интернате за год не провели для воспитателей ни одного специализированного занятия, как вести себя с подобным контингентом. Психолог интерната с удовольствием обсуждала только сексуальные проблемы, возникающие у мальчиков.
— Насколько я знаю, зарплаты сотрудников в таких учреждениях невысокие. Чего же туда так стремятся?
— Рядом с моим бывшим рабочим кабинетом — бухгалтерия. Вы бы видели, какой наваристый борщ и гуляш носили из интернатской столовой сотрудницы бухгалтерии! Но такие вкусности готовили там только для своих. И так во всем остальном. Считайте, что взрослые бесплатно существуют за счет этих несчастных деток — столовая, прачечная, выбор неплохой одежды, лекарства. Поэтому и держатся за “теплое место”.